Король не препятствовал моим прогулкам – это я выяснила вчера, отправившись пройтись по вечерней столице в одиночку. В относительном одиночестве, конечно. За мной на расстоянии, чтобы не раздражать, всегда следовали два стража, переодетых простыми горожанами. Никто не остановил меня, не набился в провожатые, не потребовал вернуться к определенному часу, не скорректировал маршрут… И я была благодарна Амори за то, что он страхует, но не ограничивает меня, как настаивали его советники.

От наблюдения и услуг магов Ферели, Корнелиуса и прочих я решительно отказалась, и никто из них, включая служительниц Матери Терпения, более не побеспокоил меня. Я даже в коридорах дворца ни разу с ними не столкнулась. И это, безусловно, тоже было заслугой короля и говорило в его пользу.

Об этом я размышляла, выскользнув из дворца через один из малоприметных боковых выходов и направляясь на площадь. В качестве благодарности можно предложить королю недолгое сотрудничество, ведь бездельничать я не привыкла. Полноценным боевым магом работать не могу, но кое-какие навыки остались, стоит попробовать и… отдать долг. Хотя, строго говоря, никаких долгов за собой не чувствовала. Но следовало всё закончить красиво перед тем, как… уйти. Ведь я даже платье придворное не могу заставить себя напялить, как мне вписаться во дворцовую жизнь?

Вышла на площадь и уверенно направилась к скоростному коридору. Прошла неделя с моего пробуждения, и я чувствовала в себе силы и желание вернуться туда, где всё началось. Где всё началось в новой для меня жизни, имею в виду. Взгляну на дворец принцессы, прощупаю магически, как сумею. Может, и получу какое-то откровение или же окончательно примирюсь с действительностью, я не знаю… Ну и опробую наше совместное с синтерийцами изобретение. Вот это действительно любопытно.

Вынырнула на транспортную площадь и пару минут простояла в очереди, дожидаясь возврата повозки. Шесть человек, раскрасневшиеся, взбудораженные, за исключением двух задумчивых девиц самого романтического вида покинули повозку, и свежая порция межпространственных путешественников заняла свои места.

Я отдала вознице плату за проезд – два рейтара. Своё серебро я обменяла у Амори на современные аналоги, не взяв сверх ни монетки. Со мной в повозку сел и один из приставленных королём людей – лучше буду называть их охраной, чем соглядатаями. А также лучше буду думать, что нахожусь в их сопровождении по причине своего высокого статуса и ценности для короны и короля лично, а не… по причинам, озвученным Корнелиусом и Ферели.

Мне удалось занять место за возницей: я видела, как он опустил рычаг управления, активируя переход. Поразительно, одно движение руки и наше псевдо-сани заскользили по скоростному коридору с невероятной скоростью! От остаточного магического фона, задействованного в конструкции, завибрировал агрант и предплечье сжало драконьими тисками, а от сумасшедшей скорости заложило уши, но вот прошло буквально несколько минут – не больше трёх! – и повозка выскочила в переулок у площади Принцессы.

– Дворец принцессы Гортенхеймской, – торжественно, но уже слегка устало (день близился к вечеру) объявил возница, и охающие и ахающие от избытка впечатлений пассажиры (почти все воспользовались межпространственным проездом впервые) покинули скоростные сани.

Охранник сразу же отошёл от меня на несколько шагов, создавая иллюзию уединённости, а я направилась вперёд, преодолевая оставшиеся до площади несколько метров. Вероятно, выход из скоростного коридора был намеренно устроен в одной из боковых улиц, чтобы толчеей прибывающих и убывающих пассажиров и специфическим приглушенным свистом скоростных саней не нарушать торжественной обстановки у Дворца Принцессы.

Сегодня здесь было меньше народу, чем пять дней назад. Празднование рождения принцессы – согласно сохранившейся древней традиции длившееся трое суток – закончилось, и площадь заметно опустела. Я уже и не помню, когда и почему был введён обычай триедня, состоящего из Ожидания, Рождения и Благодарности. Он уже был в мои времена, и во времена моих родителей и дедов. В День Ожидания имениннику рекомендовалось уединиться или хотя бы сократить общение, сосредоточившись на своём внутреннем мире, прощая обиды и неудачи и очищая себя от негатива. В этот же день следовало вспомнить о родителях и оказать им знак внимания, особенно выделяя маму. В моё время вошло в моду посылать бутылку хорошего вина, хотя вряд ли оно являлось полезным напитком для роженицы.

В День Рождения виновника засыпали подарками и поздравлениями. Живые цветы были обязательным атрибутом для особ женского пола с младенчества. А в День Благодарности именинник с утра обращался к Покровителю – Матери Терпения или кому-то ещё, а после устраивал угощение для всех, кому был рад в своей жизни.

Я остановилась у ближайшего магазинчика сувениров, разглядывая выставленные в стеклянной витрине товары. Полудохлые изображения уже не вызывали у меня содроганий, так что с умеренным любопытством я оглядела крошечные раскрашенные статуэтки и задержала взгляд на, как гласила пояснительная надпись, копии старинной гравюры. Её подлинник, выполненный более полувека назад, хранился в Музее Войны за наследство.

На картине в изящной посеребрённой рамке был изображён набивший оскомину сюжет: то ли мертвая, то ли спящая девушка, но в этот раз… в компании мужчины. Придвинулась к витрине ближе. Похоже, надпись не лгала, и рисунок и в самом деле был сделан вскоре после постигшего принцессу заклятия. С натуры, так сказать.

На картине волосы у девушки были заметно короче и лежали не идеальными, искусственными локонами, а мягкими волнами. Платье было проще, чем парадные постельные одеяния последних лет: светлое, скромное, без простирающегося на многие метры шлейфа и россыпи драгоценных камней. Единственным украшением на девушке был королевский венец, довольно незатейливый на фоне найденных мною во Дворце Принцессы сокровищ. Да и тот, похоже, давил ей и на виски, и на психику: лицо Красавицы, в отличие от всех увиденных ранее портретов, не выглядело ни просветлённым, ни благообразным. Оно было отстранённым, холодным, с напряжённо застывшими скулами и сердито поджатыми губами.

Перед девушкой, у нижней ступени возвышения в кресле с ножками крест-накрест и низкой спинкой сидел мужчина в четверть оборота к зрителю. Светлая шевелюра падала на плечи и щёку, скрывая лицо. Его фигура – крупная, мощная, с широкими плечами и мускулистой спиной, казалось, вот-вот раздавит хрупкое кресло. Одет он был демократично и лаконично – в свободную рубаху с широкими манжетами, бархатный жилет с прорезями, простые штаны и короткие сапоги на ладонь выше щиколотки. В густых волосах не было ни драгоценного венца, ни самого непритязательного обруча. Короли Атлиона надевали корону один-единственный раз в жизни – во время ритуала коронации – будучи уверенными в том, что в повседневной жизни этот атрибут не вяжется с мужским обликом. Король – это мужчина и воин, а не разукрашенный самоцветами самодовольный павлин.

Мужчина не тянулся к девушке с поцелуем, не держал преданно за руку, не заглядывал ищуще в лицо, не касался подобострастно края её одежд и даже не пытался поднести ей цветы. Одинокая роза на тонком стебле, позабытая и словно неуместная, покоилась на коленях короля, рассеянно придерживаемая правой рукой; левая ладонь сжала подлокотник кресла.