Габриэль проследил, чтобы все куски твари оказались собраны вместе и обложены изрядной кучей хвороста, а потом кинул туда огненный шар.

Я сидел и тупо смотрел, как куски чудовища охватывает огонь. И у меня опять не было сил, чтобы встать. Но тут в мой бок что-то ткнулось.

— Го-го, — виновато произнес Гневко, тыча в меня свои мягкие губы.

— И что ты мог сделать? — спросил я гнедого, обнимая его за морду.

Конь тряхнул гривой, стукнул копытом.

— Да ладно тебе, — хмыкнул я, успокаивая жеребца. — Плюнь и не вспоминай. Если бы полез лягву бить, меня бы зацепил.

Гневко снова стукнул копытом, еще раз тряхнул гривой.

— И-гго! — недовольно произнес он и сделал попытку ухватить меня зубами за плечо.

Вот ведь, нянька непарнокопытная. Но придется слушаться. Конь знает, что говорит.

— Да понял я, понял, уже встаю, — прокряхтел я, поднимаясь с промерзшей земли. Да, жеребец-то прав. Это я сейчас разгорячился, а так, недолго и простуду схватить.

— Господин граф, оденьте, — услышал я.

Нет, это не Гневко. Это Генрик догадался притащить плащ, оставленный в телеге. Ишь, заботливый. Я даже не стал делать парню замечание за неправильно сказанное слово. В сущности, не такая большая разница, надеть или одеть. Я и сам иногда путаю.

Гнедой, убедившись, что я одет, фыркнул, сделал недовольную морду, повернулся и ушел.

А я не сразу сообразил, отчего жеребец ушел и почему народ стоит с таким несчастным видом. Потом дошло — и в прямом, и в переносном смыслах. Вонь, исходившая от костра, на котором горели останки болотной твари была такой сильной, что пришлось отвернуться, да еще и упрятать нос в плащ.

Выхватив из ближайшего воза клок сена, я принялся с остервенением протирать меч, убрать с него зеленовато-белую жидкость, напоминавшую гной.

— Граф, поосторожнее с этой дрянью, — с беспокойством сказал барон, оказавшийся рядом. — Лучше бы ты клинок огнем прижег, так надежнее.

И впрямь, лучше эту гадость прижечь, словно язву.

Пока я мучился, задыхаясь от смрада, поворачивая клинок то так, то этак, Габриэль мужественно стоял рядом, изучая оружие поверженной гадины. Осторожно взяв серп в руки, барон принялся обжигать в пламени рукоятку и лезвие.

Решив, что меч достаточно очищен от скверны, протер лезвие тряпочкой, пропитанной маслом, потрогал режущую кромку. Хм… А ведь вчера затачивал. И зазубрина появилась. Где там мой Генрик? Нет, оружие я сам приведу в порядок, никому не доверю, а вот идти за точилом лень.

— Не хочешь пополнить коллекцию? — поинтересовался придворный маг, протягивая оружие.

— Однако, — только и сказал я, взвешивая на ладонях серп.

Внешне — серп как серп, но весил как рыцарский меч. Рукоятка из кости. Хотя… Хм. А ведь это не кость, а дерево. Лезвие из металла, по цвету напоминавшего бронзу с голубоватым отливом. Бронза, сколько помнил, сплав меди либо с оловом, либо со свинцом. Какой металл дает голубоватый оттенок? Может, это из-за ночной поры, да при свете костра? Надо днем повнимательнее рассмотреть. Я потрогал острие и, едва не порезался. Нет, это точно не бронза.

— Сикль, — произнес барон странное слово.

— Сикль? — переспросил я.

— Эта штука называется сиклем, — уточнил барон.

У меня было множество вопросов, но барон многозначительно покачал головой, подавая знак — мол, попозже.

Ну, попозже, так попозже, а пока уточним потери. Кестнер, успевший войти в роль моего помощника, доложил, что от серпа чудовища погибли два рыцаря, трое ранено, а также искалечено два возчика. Плохо дело. Так пойдет, обратно не с кем возвращаться станет. Ладно, доехать бы, а там видно будет. Авось, на обратный путь отец невесты даст свой конвой.

Оставив фон Кестнера распоряжаться, я, как и положено начальнику и герою, пошел отдыхать. То есть, к костру, где барон уже успел поставить котелок на огонь. Никак, отвар заваривает, или глинтвейн решил сделать. Любопытно, если бы он оставался трезвым, сумел бы метнуть огненный шар?

— Каву будешь пить? — поинтересовался маг.

— У тебя есть кава? — удивился я.

— Знаю твою слабость, взял немного, — усмехнулся Габриэль.

Вот, молодец, господин барон. А я почему-то не подумал, что можно в поход прихватить каву. Не привык к роскоши.

Пока вода закипала, барон успел приложиться к фляжке, а я привел в порядок свой меч, а уже потом переключил внимание на сикль.

— Что за металл? — спросил я.

— Бронза мертвых, — пояснил Габриэль. Рассмотрев мое перекошенное лицо, усмехнулся. — Да ты не пугайся. Металл настоящий, в землю тебя не тянет. А назван так потому, что никто не мог объяснить, что еще к меди примешено. Сиклями давным-давно воевали, когда здесь эльфы с ундинами жили. Тебе повезло, что меч у тебя хороший, иные клинки сикль напрочь перерубает.

— А что за тварюга? Как ты ее назвал — зеназаба?

Маг не ответил, потому что вода в котелке закипела, и он принялся священнодействовать с завариванием кавы. Закончив, с удовлетворением сказал:

— Пару минут подождем, а потом можно пить.

В хозяйстве мага отыскались и чашки. Попивая ароматный напиток (похуже, чем готовит мой брауни, но лучше, чем варю сам) я спросил о главном:

— Так что это за тварюга была?

— Я же тебе сказал — забазена. Их еще ундинами называли.

Ундину я представлял по-другому, посимпатичнее. И, вроде, она водилась не в болоте, а в море, заманивая моряков своими песнями? Или я что-то путаю? Не с сиренами ли?

— Ундины жили в незапамятные времена, — продолжал рассказ маг. — С эльфами враждовали, потом с людьми. И Алуэн Мохнатые Щеки с ундинами воевал. Трудно такую бестию завалить, но кое-как справились. Слышал, что последние забазены в болото ушли, и заснули. Видимо, колдун одну разбудил.

— Получается, колдун жив остался? — вздохнул я.

Габриэль только повел плечами — мол, кто его знает? Подумал, потом высказался:

— Колдуна такой силы сложно убить. Хотя… Все может быть. Возможно, простое совпадение — магическая молния в болото попала, тварь и проснулась. Нас увидела, выползла.

— Выползла … — фыркнул я, вспоминая бешеные прыжки забазены и поинтересовался. — Если есть женщина-лягушка, то должны быть и мужчины? Вылезет какой-нибудь ундин из болота, мало не покажется.

Маг допил свою каву, запил пойлом из фляжки (она у него волшебная, что ли?), потом сказал:

— Ни разу не слышал о мужчинах-лягушках… Может, они сами по себе размножались? Твари не простые, волшебные, все могло быть.

Да уж, все могло быть. Но лучше бы эта ундина в болоте сидела.

Утро началось скверно. Начнем с того, что я снова проспал. И пусть имелось оправдание — с древней бестией дрался, устал, но объяснение так себе, для убогих. В походе, чтобы вчера не случилось, нужно вставать незадолго до восхода солнца.