Сейчас они идеальная пара, два старика, которые существуюткак единый организм. Когда у мамы болят ноги, папа прихрамывает, когда у папыподнимается давление, у мамы стучит в висках. Что там за страсти кипели, ктокому врал, уже не имеет значения.

Оле в её двадцать лет не стоило так буквально пониматьмамины слова, принимать их за истину в последней инстанции и строить своюсобственную жизнь по бессмысленной ханжеской формуле «долг превыше всего».Теперь винить остаётся только себя. Мама не принуждала её балансировать наканате, совсем наоборот, звала спуститься на ровную твёрдую землю.

* * *

Это был какой-то особенный, инфернальный страх. Маленькийпризрак не то чтобы являлся Борису Александровичу, он просто не исчезал, он былсоткан из сердечной боли и мёртвого воздуха, который застревает в горле приастматическом приступе.

Старый учитель бродил по квартире, пил холодную воду изчайника. Пробовал читать, но строчки плыли перед глазами.

Ну были же на его учительском веку тяжёлые и даже страшныедети. Воры, наркоманы, проститутки, доносчики, наглые ледяные подлецы. Онсправлялся. Он декламировал про себя Пушкина и Тютчева. Он искал помощи уТолстого и Достоевского. Что же теперь?

Вы обознались, понятно? И не лезьте ко мне никогда! Старыйпедофил!

Борис Александрович включил компьютер, чтобы опять найтирекламу детского порно. Зашёл на сайт Молоха, но кроме рассказов, там ничего небыло. Шарил мышью по разным значкам, нажимал кнопки. Ничего. В первый раз оннаткнулся на кадры из фильмов в результате какой-то случайной комбинации.Повторить не удавалось.

Теперь он почти не сомневался, что ошибся, и нелепо, страшновиноват перед Женей Качаловой. Он виноват, а она права в своей злой агрессии.Как же такое могло произойти с ним, опытнейшим педагогом, знатоком детскойпсихологии?

Перед рассветом сквозь слои тяжёлого химического снапросочилось прозрачное детское лицо в обрамлении каштановых косичек. Блестелизубы и глаза, тихий смех отдавался эхом во мраке. Маленький призрак смеялся надстарым учителем.

Звонок будильника в семь часов был очевидным спасением.Борис Александрович уцепился за этот живой резкий звук, и по нему, как поканату, стал карабкаться вверх, к реальности ледяного тёмного утра.

В комнате было холодно. Он спал при открытом окне. Обычнохолод бодрил, но на этот раз напугал, показался могильным. С фотографии написьменном столе улыбались маленькие внучки. Свет лампы отражался в стекле, имежду лицами двух девочек возникло третье. Борис Александрович погасил лампу,повернул фотографию к стене, отправился в душ. Пока он мылся, брился, пил чай,маленький призрак не оставлял его.

— Разве я в чём-то виноват? — прошептал Борис Александрович,обращаясь к рисунку на фарфоровой сахарнице.

Ангелоподобная немецкая девочка в розовом платье бежала подорожке между розовыми кустами. Длинные каштановые локоны развевались на ветру.Обычно голова девочки была повёрнута чуть влево и вверх. Девочка смотрела наптичку, присевшую на куст. Сейчас она забыла о птичке, повернула лицо к БорисуАлександровичу и смеялась. Он отчётливо услышал тонкий серебряный звук, нововремя сообразил, что это всего лишь ложка упала на пол.

Сахарница была от старинного саксонского сервиза.Сохранилось ещё три чашки с блюдцами и молочник. На каждом предмете всё та жедевочка, прелестная Гретхен лет двенадцати.

Осенью, когда ничего ещё не произошло, он заметил, чтосервизная Гретхен похожа на Женю Качалову. Девочка приходила к нему домойнесколько раз на дополнительные занятия по русскому языку, вместе с другимидетьми. Обычная девочка. Разве что слишком маленькая и худенькая для своеговозраста и очень хорошенькая, как рождественский ангелок со старинной открытки.Даже дурацкие косички-дреды не портили её.

В сентябре, взяв очередной восьмой класс, БорисАлександрович сразу проверял уровень детей по собственной тройной системе: диктант,изложение, сочинение. Самых слабых подтягивал, занимался с ними дополнительно,у себя дома. Когда-то, в советское время, денег за это не брал. Сейчасприходилось. Во-первых, учительской зарплаты с трудом хватало на жизнь,во-вторых, все коллеги стали брать, школа приобрела статус элитарной,престижной, родители учеников имели возможность платить.

Борис Александрович мог справиться даже с самыми сложнымислучаями безграмотности. От десяти до пятидесяти ошибок на страницу текста.Сочинение с такой орфографией и пунктуацией при поступлении в институт —«волчий билет». Никакие взятки не помогут, если столько ошибок.

— Вы знаете, кто мой папа? — спросила Женя Качалова напервом занятии.

Борис Александрович знал, учительницы просветили его. Беднаядевочка делала надменные глаза и выпячивала нижнюю губу, когда говорила о своёмпапе. Точно такое выражение лица было у неё, когда он видел её в последний раз.

Вы знаете, кто мой папа? Он вас уничтожит!

Больше всего он боялся увидеть Женю Качалову в понедельникутром в школе. Не маленького призрака, а живую девочку.

Но она не пришла.

* * *

Перед тем как исчезнуть, Марк на всякий случай обновил свойсайт, вычистил его, убрал все картинки, оставил только тексты. Он отдавал себеотчёт, что в последнее время слишком обнаглел, стал размещать фотографии иклипы, на которых отчётливо видны лица мальчиков и девочек. Конечно, такаяреклама более эффективна, но и опасность возрастает в сто раз. Кстати,возможно, слежка как-то связана с этим.

Покидая одну из съёмных квартир, он нарочно оделся в староебарахло, не взял с собой ни документов, ни мобильного телефона. На одёжномразвале неподалёку от метро купил дешёвую фланелевую рубашку, джинсовую курткуна тёплой подкладке, дурацкую вязаную шапку и шарф. Стал искать приличныйплатный сортир, чтобы переодеться. К уличным кабинкам с биотуалетами, которыеназывают «исповедальни», он даже приблизиться не мог, сразу начинало тошнить отвони.

Он бродил с пакетом дешёвых шмоток и уговаривал себя неподдаваться панике. Совсем не обязательно, что именно сейчас кто-то идёт заним. Возможно, все это вообще плод его богатой фантазии. Просто надоподстраховаться, на всякий случай. Раствориться в толпе без остатка.

Проплутав ещё часа полтора, он решился нырнуть впарикмахерскую. Пока молчаливая мрачная девушка обрабатывала его, он то и делокосился на стеклянную стену. Там, снаружи, топтался человек-бутерброд, живаяреклама ювелирного магазина с бешеными скидками. Все остальные люди проходилимимо.

Поднявшись из кресла с обритым лицом и лысым черепом, онрасплатился и спросил у мрачной девушки, где туалет. Ему показалось, что застеклом, рядом с ювелирным «бутербродом», застрял ещё кто-то. Темнело, и ктоименно там стоит, он разглядеть не сумел. Рванул в сортир, быстро переоделся,при этом руки его так тряслись, что он с трудом попадал в рукава.