бы мне деньги отдали? Как же, жди! Прикарманить решили, отбросы неблагодарные! — и она с размаху ударила Мартина по щеке.

Тот тихо выдохнул и снова выпрямился, не отрывая взгляда от начальницы приюта.

— Э, этого там не было! Вот этот был, и этот! — Слепой поочередно указал на Чуча и Пырю. — Ну и девчонка…

— Ничего, он им передаст! — захихикала мистрис. — Правда же, Мартин, мальчик мой? — и новая пощечина обрушилась на мальчишку с другой стороны. Голова его мотнулась, из носа закапала кровь. Он вытер кровь кулаком, поймал полный ужаса взгляд Булки, и совершенно неожиданно вдруг ободряюще ей подмигнул. Булка вздрогнула и посмотрела на него непонимающе. Как… как он может? Ведь больно же! И унизительно…

— Твари пустошные, ненасытные! — продолжала бушевать мистрис. — Я ли о вас не забочусь? Ночей не сплю, башмаки сбиваю, чтоб лишний сентаво для вас добыть — а вы? Да что это делаееееется! — обхватив голову ладонями и раскачиваясь, как от сильной боли, провыла она. На глазах ее появились пьяные слезы. — Все меня, бедную, обдурить норовяяяяяят! В магистрате — сволочииии, из казны пятнадцать сентаво не додааааали! Дети — твариииии!

— А кто нынче не тварь? — «беременная» успокаивающе приобняла ее за плечи. Накладного живота у нее сейчас не было, так что фляжку она вытащила из-за пазухи. Встряхнула, прислушиваясь к бульканью, и с некоторым сожалением вложила мистрис в руки. — На вот, выпей! А вы что встали? — прикрикнула она на приютских. — Мечите на стол, чего есть! Без жратвы-то это уже не застолье, а пьянка сплошная, а мы тут все люди добропорядочные, непьющие.

— Даже такую малость сами сообразить не могут! — буркнул Слепой, неприязненно глядя как Чуч торопливо разжигает камин и вешает греться котелок с уже сготовленной похлебкой, а Пыря расставляет перед нежданными гостями миски. Только Мартин не шелохнулся, не отводя от Слепого напряженного взгляда. Крыска смотрела в пол, и только ничего не понимающая Булка растерянно вертела головой.

— Говорю же — пускай сами зарабатывают, не все ж им у тебя на шее-то сидеть! — Слепой отобрал флягу у мистрис и тоже основательно приложился.

— Эта ваша заблудшая… Хорошо кормленная, гладенькая… У мамы Заи для нее работа найдется! — «беременная» протянула руку и попыталась ущипнуть растерянную Булку за щеку. Та отпрянула, так что хищные пальцы сомкнулись у самого ее лица. — Шустраяяя… — протянула «беременная» и пьяно захихикала.

Крыска вдруг с силой втянула воздух носом, глаза ее расширились, и она посмотрела на Булку с ужасом и одновременно облегчением.

— Так это… Нельзя к маме Зае! — мистрис извиняющимся жестом развела руками. — До четырнадцати лет положено в приюте содержать, как это… Пе-ре-вос-пи-ты-вать, во! — она принялась ворочаться в кресле, прощупывая щели между сидением и ручками, и наконец с радостным возгласом вытащила засаленную книжицу и принялась листать страницы. Слегка подвывая, видимо, для большей выразительности, зачитала. — «Для попыток исправления от рождения порочных детских душ, вытравления из оных природных преступных наклонностей, тяги ко злу, разврату, и непокорству, и научения добру и послушанию вышестоящим». Никак нельзя ей в «мамины зайки»! — с явным сожалением захлопывая книжицу, вздохнула мистрис.

Чуч на миг застыл с поварешкой в руках и принялся помешивать варево снова. Крыска вскинула на мистрис острый взгляд и вновь потупилась.

— Дык кто ее еще в «зайки» возьмет! — деланно возмутился Безногий. — Прислугой поработает. Полы там помыть, камины почистить, еще чего…

— Полы намывать — самое воспитательное дело. Заодно и благодетельнице своей потери и беспокойства возместит. — сладенько протянул Слепой и вытянув из-за пазухи довольно пухлый кошелек, позвенел им перед носом у мистрис.

Глаза мистрис жадно блеснули, а руки невольно потянулись — схватить! Слепой ловко отдернул кошелек в сторону.

— За двоих! Крысятину тоже возьмем. Созрела девка… на любителя. В смысле, полы мыть поможет, а то ж эта новенькая у вас, небось, не привычная, не обученная. А Крыска вона как у Пьетро полы лихо намывала! — и Слепой совершенно похабно причмокнул губами.

Крыска не подняла головы, а лишь обхватил себя за плечи, словно стараясь прикрыться от жадного взгляд старого нищего.

— С договором! Для попечителей! — торопливо сказала мистрис и потянулась вслед за кошельком, как дерево-солнцевик за лучиком света. — Чтоб честь по чести прописано было, что берут их на добропорядочную работу, а не… для чего другого.

— Да мама Зая самая добропорядочная и есть! Это вашим попечителям кто хошь на Фабричной стороне подтвердит! — закивал Слепой.

— Кто в маминой порядочности усомнится, тот дня не проживет! — увесисто добавил Безногий.

— Пропишем честь по чести, что вы их в прислуги отправили. Честным трудом на хлеб себе зарабатывать, чтоб, значится, хоть часть расходов королевству и попечителям возместить! — певучим голосом протянула «беременная» — взгляд, устремленный на девочек, сверкал злой насмешкой.

— Ну а ежели они у мамы Заи заместо уборки чем другим деньгу зашибать начнут, так не ваша в том вина. — басом подхватил Безногий. — А этой… как ее… урожденной тяги к разврату, во! Не перевоспитались, значится, шлюхины дочки.

— Да как вы сме…! — вскинулась Булка, но Крыска вдруг схватила ее за руку и крепко, до боли, сжала. Лицо ее было не просто белым, а скорее серым, как давно не беленые стены приюта.

Чуч не оборачивался, продолжая мерно помешивать варево в котелке. Пыря принялся раскладывать ложки.

Мистрис подалась вперед и быстро, как кошка лапой, отвесила Булке пощечину.

— Знай свое место, девчонка!

— Во-во, у мамы Заи болтливых не любят, рот ее девкам вовсе для другого даден! — Слепой противно захихикал и швырнул кошелек Гонории.

Мистрис вытряхнула содержимое кошелька на колени и принялась торопливо пересчитывать высыпавшиеся в подол серебрушки. Улыбка на ее лице стала одновременно довольной и раздраженной:

— Это ж сколько вам самим мама Зая платит, что вы эдак расщедрились? — сгребая серебро обратно в кошель, недовольно пробурчала она.

— Ой, можно подумать, обогатились мы! — профессионально заламывая руки запричитал Слепой. — А про ваше новое приобретение прознать? А до мамы Заи добегти да сторговаться? Тебе, драгоценнейшая мистрис, с мамой разговоры разговаривать не по чину — попечители не поймут.

— Вещички, которые с девчонкой были, тоже отдать неплохо бы, а, мистрис? Они в стоимость входят. — пропела «беременная». — А то помнится мне, поутру платьишко на ней было хоть и потрепанное, а господское. А нынче… — она окинула выбранное у старьевщика зеленое, под цвет старому, платье, пренебрежительным взглядом и презрительно цокнула языком.

— Ничего не знаю. — мистрис решительно стянула завязки кошелька и отправила его в карман. — Платье как платье, денег не верну! — подумала и неохотно процедила. — Пальтецо ее отдать могу и куклу. Все равно с