Таким образом, замыслы Совета были направлены с одной стороны на перенесение помощью флота военных действий на берега Скандинавского полуострова, с другой — на расположение умов в неприятельской стране во вред королю Густаву. Влияние здесь Спренгтпортена не подлежит сомнению. Увлеченный сепаратистскими идеями, и не видя далее кружка своих единомышленников, он считал отторжение Финляндии делом естественным и легким. Последствия покажут, на сколько его расчеты были основательны. Но и в действиях флота он шел дальше указаний Совета. Этот вчера еще шведский офицер настаивал у Императрицы на необходимости не ограничиться нападениями на Готенбург и Марштранд или Карлскрону, а идти к стенам самого Стокгольма. И Екатерина поддалась этим соблазнительным перспективам. Две горячие головы понимали одна другую, как признавалась и сама Императрица. Поэтому вслед за советским постановлением и очевидно в его развитие, гр. Безбородко писал адмиралу Грейгу, командовавшему Балтийским флотом:

«Г. генерал-майор бар. Спренгтпортен, по высочайшему соизволению её Имп. Величества, отправляется к вашему превосходительству с тем, дабы вам сообщить его идеи относительно поисков на Швецию. её Величество весьма желала бы, чтобы мысль его сделать таковой поиск на Стокгольм, когда главнейшие силы короля приведены в Финляндию, произведена была в действие, и для того указала ему поехать к вам и с вашим превосходительством о всем положить на мере. её Величество полагает, что дать ему до 2. 500 войска из имеющихся в команде вашей под надежным прикрытием, по усмотрению вашему, и потом, отдав войска, сам поспешит, где будет надобен».

Спренгтпортен был аттестован при этом в самых лучших выражениях: «человек сей, по его преданности к её И. Величеству, по благонамеренности и по усердию восстановить свободу отечества, удостоен отличного монаршего уважения, и я его в вашу милость поручаю». Спренгтпортен мечтал пуститься в это предприятие с легкими судами, рассчитывая на то что по его сведениям в Стокгольме должно было остаться всего полтора полка. Однако события шли своим чередом, далеко уклоняясь от человеческих соображений, и «идея» Спренгтпортена, которой нельзя отказать в смелости, так и осталась идеей.

23-го июня дан был указ вице-президенту военной коллегии, гр. В. П. Мусину-Пушкину, о поручении ему предводительства армией в Финляндии, «на случай разрыва с шведским королем». Назначение было так спешно, что новый главнокомандующий не был даже снабжен надлежащими наставлениями, которые обещаны впоследствии. Ему сообщено лишь примерное расписание войск, сделанное сообразно предположениям 1784 г., и предложено распорядиться усилением их в Финляндии. Цель эта вскоре была достигнута, и чрез месяц у него было уже до 19,5 тыс. Под начальство Мусина-Пушкина поступили: генерал-поручики: Михельсон, Волков, гр. Дмитриев-Мамонов, генерал-майоры: Левашов, бар. Шульц, Кнорринг и Селиверстов. Спренгтпортен в списке не значился и поступил в распоряжение главнокомандующего позднее, в августе, и не для военных, а для политических действий. Вместе с Мусиным-Пушкиным отправился к армии и великий князь Павел Петрович. Проводы его не обошлись без большего волнения и даже слез, как для супруги его, Марии Феодоровны, так и для самой Императрицы.

Но, при затруднительном положении России, и не смотря на предписанные военные меры, петербургский кабинет не прочь был принять некоторое посредничество Пруссии, о коем хлопотала Дания. С русской стороны не допускались лишь «предосудительныя» кондиции, именно «если король шведский будет настаивать, чтобы мы признали законной форму правления им установленную, или утверждать, что великий князь не имеет права перенести владения Голштинского на младшую линию сего дома, и ежели в замену тому требовать будут для герцога Зюдерманландского уступки герцогства Курляндского». «Впрочем — писал гр. Безбородко — у нас, конечно, не сделают затруднения, чтобы все в прежнем, как до сего было, осталось состоянии».

Некоторые; незначительные впрочем, дипломатические шаги сделаны были и другими европейскими кабинетами для устранения новой войны. Франция отклонила просьбу Густава о пособии, и отправила своего посла в Финляндию вразумлять короля. Лорд Кармантен указал, что не имеет основания желать войны, нарушающей торговые интересы; но далее этого не пошел. Берлинский кабинет выражал Императрице дружественные чувства, но на деле не склонялся ни на ту, ни на другую сторону. Один датский двор готовился действовать обще с Россией, о чем он и известил другие дворы, объяснив что не Сможет не исполнить своих в отношении к ней обязательств.

Шаги западных держав, также как и медиация Дании, не привели и не могли привести ни к чему. Отношения между обеими сторонами стали на такую точку, на которой не могло быть примирения. Густав, фактически уже начав войну приведенной выше сценой с переодеванием, старался поставить Россию в безвыходное положение и так сказать заставить воевать. От 25-го июня (6-го июля) послал он в Петербург к своему посланнику бар. Нолькену при особом письме пространный ультиматум, полный упреков по адресу Императрицы и заключавший перечисление условий, на которых он допускал примирение. Эти условия состояли в следующем:

1) чтобы граф Разумовский был примерно наказан за его происки в Швеции, на страх другим желающим вмешиваться во внутренние дела «независимой империи»;

2) чтобы в возмещение убытков, понесенных королем на вооружения, Императрица уступила ему на вечные времена всю часть Финляндии и Корелии, с губернией и городом Кексгольмом, т. е. все, что перешло к России по мирным договорам ништадтскому и абоскому; затем установить границу по Систербек;

3) чтобы Императрица приняла посредничество короля шведского к доставлению России мира с Портой, и уполномочила его, короля, предложить Порте полную уступку Россией Крыма и восстановление границ по договору 1774 года; в случае же несогласия Порты на эти условия, предоставить ей границы как сне были до войны 1768 года; наконец чтобы в обеспечение этих жертв Императрица предварительно обезоружила свой флот, возвратила корабли, вышедшие в Балтийское море, вывела войска свои из новых границ и согласилась, чтобы шведский король остался вооруженным до заключения мира между Россией и Портой.

Написав эти условия, — которые мог бы предложить разве торжествующий победитель после ряда выигранных генеральных сражений, — Густав пояснял своему посланнику в упомянутом письме: «из этих предложений я не могу уступить ни единого слова. Мое желание, мое безусловное повеление, заключается в следующем: вы должны объявить, что ответ требуемый вами должен быть просто да или нет, что это мое последнее слово, что в случае отрицательного ответа я буду его считать объявлением войны». В конце письма Густав повторял: «я запрещаю вам подавать повод к мнению, что я готов согласиться на какое-либо смягчение или изменение моих требований».

Такие неслыханные и дерзкие претензии имели очевидной целью довести Императрицу до высшей степени раздражения, вывести ее из себя и толкнуть