осуществлены только на счет России. Соприкасаясь с нею бок-о-бок, не имея даже на финляндской территории точно определенной границы, Густав естественно мечтал о возврате прежде утраченного и об уничтожении унизительных ништадтского и абоского договоров, ярмо которых не переставало давить, не смотря на энергию переворота 1772 г. С другой стороны, личные отношения между монархами обоих государств, не смотря на родство их связывавшее, не были из тех, которые могут упрочить мир. Двукратные свидания в Петербурге и в Фридрихсгаме (в 1777 и в 1783 гг.) только на время и лишь по внешности сгладили взаимные отношения между Густавом и Екатериной, в основании которых, кроме политических причин, лежала упорная личная неприязнь. Едва ли не рельефнее и ярче проявлялась эта последняя с русской стороны: по особенностям женской натуры, Императрица не сдерживалась в выражении своих недобрых чувств, и град насмешек сыпался на Густава из-под пера коронованной писательницы, посвящавшей нелюбимому герою целые комедии. Но, предаваясь этим излияниям личной неприязни, близкой к ненависти, Екатерина воздерживалась от увлечений ею в делах политических и шла даже в разрез с мнениями своего главного советника Потемкина. Еще в 1784 году, т. е. вскоре после свидания в Фридрихсгаме, он признавал необходимыми наступательные против Швеции действия, как только она даст малейший к тому повод, уверяя, что тогда Финляндия без труда достанется в русские руки. Но Екатерина не поддавалась этим внушениям и действовала мудро, зная, что. наступательная с её стороны война развязала бы руки Густаву, который для обороны страны мог требовать всех средств, не ожидая решения сейма.

В конце 1787 года, когда отношения между обеими сторонами достигли крайнего напряжения, явился с своими советами Спренгтпортен, бывший с прошлого года на русской службе. Он убеждал Императрицу в том, что Финляндцы охотно примут покровительство России. Посылка небольшого отряда для поддержания собственно финских войск и созвания местного финляндского сейма, по его мнению, решили бы судьбу Финляндии бесповоротно. Однако и эти доводы не имели большего успеха. Все заботы Екатерины были направлены на юг, где в конце 1787 года загорелась давно ожидавшаяся война с Турцией, и дела шли вначале не особенно хорошо. Политическое положение было также гораздо благоприятнее для Густава, нежели для неё. Отношения Екатерины с Пруссией и Англией были ненадежны: первая готовилась воздействовать на Польшу и в виду затруднения России захватить Данциг и Торн; Англия же обязалась выплачивать Густаву ежегодно по 100. 000 фунт. стерлингов, а в случае нападения на него дать 7 линейных кораблей. Турция со своей стороны прислала ему в субсидию, а по другим сведениям 3 миллиона пиастров. Эта подачка назначена была Густаву в уплату за то, чтоб он удержал русские суда от выхода из Балтийского моря. Тем временем Густав старался подготовить благоприятные условия для войны, которой он так горячо желал. Приведенные обстоятельства уже обеспечивали ему многое, но он желал заручиться еще большими шансами. Надеясь лишить Россию союзника в лице Дании, он лично действовал в Копенгагене в этом смысле. Однако старания его были тщетны: Дания осталась верна своему старинному союзнику, хотя Императрица Екатерина не возлагала на нее больших надежд. Гораздо успешнее была попытка Густава обеспечить себя со стороны самой Финляндии. С этой целью в 1787 году предпринял он вторичную поездку в эту провинцию, неизбалованную прежде королевскими посещениями. Чтобы еще больше расположить сердца, он взял с собой наследника престола, восьмилетнего Густава-Адольфа, которому суждено было, достигнув престола, навсегда лишиться этой части королевства. В виде уступки желанию Финнов, молодой принц был уже несколько научен финскому языку. Расчеты короля оправдались вполне. Личное впечатление им произведенное было из самых благоприятных: народ, не принимавший никакого участия в проектах Спренгтпортена и К°, проявлял королю при всех случаях несомненную и горячую преданность и любовь. Ободренный таким результатом поездки, Густав уже с осени 1787 года принял разные подготовительные меры для открытия весной кампании против России, а в начале мая 1788 г. разослал собственноручные приказания о приготовлении войск в смежных с русской тогда Выборгской губернией провинциях, Саволаксе и Корелии. Начальствовавшему там войсками барону Гастферу предписано при первом случае занять русскую крепость Нейшлот.

Но, как сказано, Густаву необходимо было, чтобы военные действия открылись с русской стороны, или чтобы с этой последней был сделан вызов, дабы придать войне не наступательный, а оборонительный характер. Таких поводов, однако, долго не представлялось. Россия держала себя с величайшей осторожностью и по-видимому не ожидала войны: в русской Финляндии было очень мало войск — всего до 13. 000; лучшая часть флота была в Средиземном море. С открытием навигации обычным порядком посланы были в море учебные корабли Ярослав и Гектор для практических занятий морских кадет. Эскадра вице-адмирала Фон-Дезина, из трех линейных кораблей, назначена была к отправлению из Балтийского в Средиземное море с транспортами для тамошнего флота. Именно с этой последней прежде всего постарались Шведы затеять недоразумения, которые легко было бы истолковать потом в желаемом смысле. Герцог Карл. Зюдерманландский, брат короля, командовавший шведским флотом в Балтике, встретил в начале июня эскадру Фон-Дезина, шедшую к Зунду, и потребовал, в виде прямого вызова, отдания себе салюта. Фон-Дезин, ссылаясь на абоский. трактат, уклонился от исполнения требования. На это Карл повторил свои настояния; тогда Фон-Дезин изъявил готовность салютовать ему, как брату короля, и продолжал путь. Но герцог настаивал на отдании ему почести как шведскому главнокомандующему, и в виде угрозы выстроил свои корабли в боевой порядок. Пред значительной силой русский адмирал уступил, и салютовал Карлу 15-ю выстрелами, на которые тот ответил 8-ю. Этим кончился инцидент, и к неудовольствию герцога был потерян удобный по-видимому повод к разрыву. Впрочем и Екатерина была не совсем довольна уступчивостью Фон-Дезина[53].

Но вскоре Густав нашел другой, теперь дипломатический предлог к объявлению себя обиженным. В виду очевидных приготовлений Швеции к войне, русский посланник при дворе Густава, гр. Разумовский, передал 18-го июня графу Оксенштиерну записку следующего содержания.

«Ея И. Величество все свое царствование сохраняла с королем и нацией шведской доброе согласие и мир, постановленный в Абове, не подавая никакого подозрения к нарушению, и теперь желает продолжения оного, тем более что занята весьма важной войной с Портой. В засвидетельствование того, её И. Величество сообщила всем дружественным державам, а равномерно и его шведскому величеству о предмете посылки в Средиземное море российского флота. В рассуждение же разнесенного по поводу сего слуха о производимых в Швеции вооружениях, с российской стороны не для вызову, но из единой предосторожности отряжено было в Финляндию весьма посредственное число войск, и в Балтийское море