и завели переписку с неприятельскими офицерами, сперва замаскированную, а потом и открытую. Прежде всего выборгский губернатор Гюнцель нашел возможным чрез одного купца, отправившегося к Шведам под предлогом розыска пропавшего судна, передать письмо бывшему при Густаве другу и обер-камер-юнкеру Армфельту, финляндцу по рождению, родственнику и приятелю захваченного пред тем в плен офицера бар. Армфельта[61]. Гюнцель от лица некоего финляндца указывал на угрожающие Финляндии несчастные последствия от начатой войны. Армфельт не замедлил ответом, который и был передан, впрочем неподписанный, тем же купцом. Выражая и с своей стороны несочувствие войне, Армфельт находил однако, что по приведенью армии в порядок военные действия будут продолжаться с большим успехом. Впрочем, он предлагал себя к восстановлению мира и находил, что предлогом для того может послужить вымен пленных, в числе которых есть близкие ему люди. Армфельт выражал надежду, что если ему удастся удалить от короля одно лицо (вероятно графа Вреде, бывшего за войну), то можно будет достигнуть прочного мира [62].

Как прямое последствие этой переписки явилось вскоре затем письмо Армфельта к командовавшему Псковским полком бригадиру кн. Лобанову-Ростовскому от 27-го июля. Оно было уже по королевскому повелению, и речь шла о размене пленных. Армфельт прибавлял: «что касается до меня, князь, то я был бы бесконечно счастлив, если бы, избранный моим государем сказать первое слово соглашения, я мог считать с сего дня восстановление союза и гармонии, всегда составлявших предмет моих желаний и которые с таким сожалением видел я расторгнутыми, может быть более по недоразумениям и вследствие дурных влияний, нежели по воле двух государей, соединенных узами родства и как бы созданных для взаимной любви».

Гр. Мусин-Пушкин поспешил представить это письмо Императрице, которая со своей стороны передала неожиданные предложения гр. Безбородке для обсуждения с вице-канцлером Остерманом. Она выразила при этом, что находит неудобным входить в переговоры с «вероломным» королем, опасаясь вместе с тем остановить как действия Датчан против Шведов, так может быть и внутренние в Швеции замешательства, которых русское правительство ожидало. Подлежит впрочем сомнению: действительно ли по желанию короля начинались эти переговоры, или это было на самом деле только его «вероломство», т. е. хитрость, намерение выиграть время, усыпить внимание Русских. Все действия Густава не только не показывали наклонности к миру, но, напротив, направлены были к продолжению и усилению враждебных действий.

Но прежде еще получения письма Армфельта, из допроса захваченного в плен капитана Тигерстедта обнаружилось, что финскими офицерами шведской армии предъявлено к своему начальству требование прекращения войны, и даже оказано явное неповиновение самому королю. Показание это подтвердилось и другими сведениями. Выяснилось, что 23-го июля, в воскресенье, бывшие под Фридрихсгамом полковые командиры фон-Оттер и Хестеско донесли королю, что нижние чины абоского и бьернеборгского полков самовольно разобрали палатки и требуют обратного перехода в шведскую Финляндию. Названные офицеры принадлежали прежде к партии Спренгтпортена. Они представляли со своей стороны, что при недостатках армии никак нельзя рассчитывать на успех дальнейших действий; относительно же настроения умов в войске предлагали справиться у солдат. Странны такие понятия о дисциплине с новейшей точки зрения, требующей от воинских чинов безусловного повиновения и исполнительности. Но Густав действительно обратился к солдатам с вопросом: желают ли они продолжения войны? Объяснение происходило через переводчика, так как король по-фински не говорил; однако обращение к солдатам не только не подтвердило ссылки на них офицеров, но и вызвало с их стороны горячие уверения в полной готовности следовать за своим королем и жертвовать за него жизнью. Слова свои они подтвердили клятвой. Этот великодушный порыв побудил Густава деятельно приступить к осаде Фридрихсгама. Но тогда некоторые офицеры, с полковником Хестеско во главе, решительно заявили о невозможности исполнить это намерение. Командовавший генерал Армфельт (дядя Армфельта, переписывавшегося с русскими властями) по преклонности лет и слабости характера поддался влиянию революционеров и в тот же день, 23-го июля, начал отступление от Фридрихсгама. Около 100 офицеров подали в отставку и готовились отправиться в Швецию, называя войну незаконной. Гюнцель 24-го июля доносил, что Шведы из всех мест поспешно ушли к своим границам по оказанному неповиновению от финского войска. Близкие к королю и преданные ему люди, в том числе и племянник Армфельт, доказывали однако возможность восстановить дисциплину и взять крепость, но Густав упал духом и не питал надежды на успех, при таком настроении офицеров. 26-го июля он также снялся с позиции и отошел к Гёгфорсу и Кюменегороду, в юго-западном углу русской Финляндии при границе, под прикрытие своего галерного флота. Но и здесь было не лучше: начальник флота Анкарсверд также заявил о необходимости заключить мир. Прибывшее на судах из Свеаборга вспомогательное войско было отправлено обратно. К русским начальникам стали поступать от шведских командиров разные мирные предложения.

Между тем в одном из отрядов отступивших к границе, и находившемся в местечке Ликкала, началось совершенно особенное брожение. Отряд состоял из 2. 000 исключительно финских войск, а среди офицеров было несколько приверженцев Спренгтпортеновской идеи отделения Финляндии от Швеции. Эти последние решили, очертя голову, на свой риск и страх, повести переговоры о заключении мира исключительно от имени финской армии, притом непосредственно с Императрицей. Дело шло вместе с тем и об отделении Финляндии. Упомянутый уже старик Армфельт, командовавший войсками, сперва не соглашался на предложения заговорщиков. Но увольнение его в начале августа от командования, согласно впрочем его прежней просьбе, и настоятельные убеждения зятя его, майора Клика, — одного из ревностнейших в свое время приверженцев Спренгтпортена, — склонили и его примкнуть к заговору. Он был уверен впрочем, что идет на патриотическое и даже приятное королю дело.

Заговорщики не медлили, и Клик редактировал на шведском языке письменное предложение Императрице Екатерине, названное в переводе сделанном при главной квартире, «всеподданнейшим мемориалом». В другом случае, в объяснении королю, Армфельт называл эту бумагу «нотою». Подписана она 29 июня (9 августа) в лагере при деревне Ликкала семью офицерами: Карлом Густавом Армфельтом, командующим генерал-майором; полковниками Себастианом фон-Оттером и И. К. Хестеско; подполковником Отто Клингспором; Г. фон-Котеном, шефом «здешней» конницы; Петром Энегиельмом, шефом батальона пехоты, и Карлом I. Кликом, обер-адъютантом. Восьмой участник, майор Егергорн не подписал предложения, но имел поручение лично доставить его и дать нужные объяснения. Приводим этот документ в переводе, сделанном при главной квартире и представленном Императрице Мусиным-Пушкиным при рапорте от 30-го июля.

«Нижеподписавшиеся генералы и шефы здешних финских полков и корпусов, собравшихся по воинскому порядку и по повелению для защищения границы от намеренного нападения, а потом уже и для перехода оной и к