ГЛАВА III. Шведская война при Екатерине Великой

I. Поводы к войне

После Абоского мира добрые, по внешности, по крайней мере, отношения между Россией и Швецией не нарушались в течение 45 лет. Но политическое значение последней приходило все более и более в упадок. Корень зла лежал в установленном в 1720 году образе правления, которым значение короля низведено было до ничтожных размеров, и власть перешла почти целиком в руки сейма. Дворянство стояло по влиянию своему на первом плане, так как каждое дворянское семейство имело на сейме своего представителя. Благородное сословие не гнушалось подачек, которые сыпались членам его от разных правительств, желавших заручиться нужным содействием в своих видах. На сколько продажность эта была велика, видно напр. из того, что в сессию сейма 1765 — 6 гг. одним французским посланником истрачено более миллиона 300 тыс. ливров для поддержания партии, склонной к видам его правительства. Другие сословия следовали в этом отношении за передовым своим собратом. К продажности присоединились и цели личного честолюбия и властолюбия, которые так много питал образ правления. С годами олигархия все более и более захватывала прерогативы верховной власти, причем разумеется не благо государства имелось в виду. Дело дошло наконец до того, что король лишен был права, без участия сеймового комитета из дворян, нанимать по своему усмотрению даже некоторых из своих ближайших служителей.

Так продолжалось до 1771 г., когда на престол Густава Вазы вступил Густав III. Правда, еще мать его, Луиза Ульрика[49], пыталась, свергнуть иго, под которым находилась королевская власть, но этот замысел был вскоре обнаружен и разрешился казнью главнейших её единомышленников. Густав всосал, поэтому, ненависть к существовавшему порядку вещей с молоком матери. Быв кронпринцем, он мог близко видеть все безобразное положение страны, которой ему предстояло управлять. Честолюбивый и пылкий, обладая личными чертами характера способными расположить в его пользу массы населения, он задался целью возвратить Швеции утраченное ею значение, и прежде всего освободиться от ненавистной опеки сейма. Пример дяди Густава, Фридриха II Великого, который из слабого Бранденбурга умел сделать, сильную Пруссию, тем более побуждал его к решительным действиям, что могущество соседней России давало себя все более и более чувствовать под рукой его двоюродной сестры — великой Екатерины. Обстоятельства помогали Густаву. По вступлении его на престол, демократические стремления, выразителем коих была партия «шапок», взяли верх и преобладали на сейме над партией «шляп», к которой в большинстве примыкало дворянство. Для многих из сего последнего, такого перевеса враждебной партии было достаточно для того, чтобы идти на ниспровержение существовавшего порядка. Но к недовольству партийному присоединилось и народное недовольство: неурожаи и даже голод, а за ними дороговизна, постоянно возрастали; со стороны же сейма не принималось никаких действительных мер к облегчению бедствий. В таких условиях заветному желанию Густава было удобно осуществиться, тем более, что дворянство не замедлило представить из среды себя ревностных исполнителей: заговоры и интриги были сферой, в которой в те времена благородному сословию дышалось всего привольнее. Финляндский фрейгер Яков Магнус Спренгтпортен явился душой заговора; младший сводный брат Якова, Георг Магнус, был его правой рукой[50]. Для приготовлений он заблаговременно отправился в Финляндию, где предполагалось действовать сообразно с тем, что будет делаться в южной шведской провинции Скании (Шонии). «Шапки» однако проведали о затеях старшего Спренгтпортена и постарались удалить его из Стокгольма. Он был отправлен к своему месту службы, в Финляндию, что, разумеется, не шло в разрез с его планами. С горстью драгун пробрался он на лодках к Свеаборгу, арестовал коменданта, привел гарнизон к присяге на верность королю и принял меры к обеспечению заговору успеха в Финляндии. Между тем предположенная в Скании однородная попытка не удалась. План, по которому назначалось подойти к столице с двух сторон и произвести переворот, не осуществился. Эта неудача побудила Густава взять лично на себя руководство предприятием. Под видом обыкновенного смотра, он собрал войска и сперва от офицеров, а потом и от солдат потребовал присяги на верность, которую они и не замедлили принести. Собранному затем сейму объявлено о восстановлении порядка управления, бывшего при Густаве-Адольфе, и предоставлено заниматься главным образом финансовыми делами. Впрочем за сеймом оставлено по-прежнему право объявления наступательной войны[51]. Эту на первый взгляд непонятную уступку Густав сделал в виду того, что по договору, заключенному в 1769 г. между Данией, Пруссией и Швецией, в случае существенных перемен в образе правления, установленном для Швеции в 1720 году, державы эти приступили бы к разделу её. Но войну оборонительную король мог вести по своему усмотрению. Эта подробность требует особого упоминания, так как ею обусловлены были некоторые странные и на первый взгляд непонятные по своей мелочности шаги Густава.

Спренгтпортены прибыли в Стокгольм уже по совершении переворота. Но так как Густав считал себя в этом случае, после Бога, наиболее обязанным старшему Спренгтпортену, то он и его драгуны были одарены королевскими милостями. Младший брат, на которого также было обращено внимание, 30-летний еще человек, получил вскоре в командование бригаду в Саволакской провинции Финляндии, где и не замедлил приобрести значительное влияние.

Дворянство, однако, привыкшее к своеволию, вскоре увидело чего оно лишилось с переворотом 1772 г.; сами вожаки его не могли ужиться с новым порядком и разладили с королем. Не далее как через два года честолюбивый Яков Спренгтпортен оставил службу и удалился в частную жизнь. Поселившись недалеко от Стокгольма, он в течении двенадцати лет не переставал бомбардировать Густава письмами, полными горьких укоризн и порицаний, пока наконец умственное расстройство не свело его в могилу. Георг Спренгтпортен также не особенно долго ладил с королем. Здесь главным стимулом было ненасытное корыстолюбие Георга. Король оказывал ему разные пособия, не раз платил его долги, устраивал, наконец, денежные его дела за границей. Когда же щедрость Густава стала уменьшаться, бывший его пособник не только стал в оппозицию, но и начал составлять проекты отделения Финляндии от Швеции, предлагая самостоятельную для неё великогерцогскую корону то одному, то другому брату короля, то даже сочиняя финляндскую республику. На сколько понятие о республике мирилось с олигархическими стремлениями дворянства и с глубочайшим презрением автора проекта к низшим сословиям, ясно без дальнейших объяснений. Но все эти проекты говорили о политической распущенности, жертвой которой была Швеция, и о той слабости, которой Густав не мог побороть, не смотря на всю свою энергию и властолюбие. Несомненно,