Были мелкие стычки и провокации, что неизбежно при большом людском скоплении. Наступил декабрь. Народ не расходился.

На 16 декабря было намечено празднование двадцатилетия независимости Казахстана. Приближался и Новый год. Протестующих потеснили городская ёлка и юрты ярмарки народных промыслов. Намечались и праздничные мероприятия – концерты, гуляния.

Что послужило отправной точкой бойни, до сих пор непонятно. То ли подгулявшие студенты напросились на конфликт с полицией, а нефтяники заступились, то ли студенты что-то не поделили с нефтяниками. В общем, произошла заваруха. Досталось нескольким полицейским, кого-то затоптали. На выручку товарищам поспешил полицейский автомобиль. Он вклинился в толпу и образовалась давка.

И измученные холодом, голодом, шестимесячным издевательством, попираемые, бесправные люди вспыхнули гневом, как газовые факелы в узеньской степи. Полицейские кордоны были смяты. Зашлась свечкой искусственная новогодняя елка, со сцены полетели колонки вместе со льющимися из них медоточивыми хэппиньюирами и прочей попсовой тошнотой. Толпа восстала.

В первую очередь была разгромлена гостиница «Аруана» – штаб-квартира всевозможных комиссий и делегаций, призванных улучшить положение рабочих, найти выход из патовой ситуации, а на деле ездящих в Жанаозен, как на экскурсии, подивиться на колонию вдруг отчего-то ставших непослушными степных сусликов. «Гляди, какие забавные, какие бедненькие, кыс-кыс, хочешь морковку? Фу, не ест, дурачок». Едва догорела елка, вспыхнул гостиничный ресторан, место пышных кутежей этих делегаций. Огонь охватил всю гостиницу.

А народ уже теснил полицию к зданию акимата (мэрии). Акимату тоже досталось. Кабинеты разгромили, а здание подожгли. Начальство исчезло, едва-едва началась заварушка. Рядовые сотрудники акимата, ни в чем не повинные клерки, прыгали из окон второго этажа, спасаясь от пожара и разъяренной толпы.

Тогда-то и прозвучали первые выстрелы. Тогда-то и появились первые жертвы. Толпа заметалась по площади. Часть была рассеяна по городу, но привлеченные пожарищами и стрельбой зеваки быстро ее пополнили.

К ночи первого дня беспорядков толпа была вновь организованной и занимала часть площади. Нашлись люди, быстро ее перестроившие на военный манер, разбившие людей на группы и отряды, назначившие старших. Толпа, а точнее уже небольшая повстанческая армия, была вооружена палками и камнями, строила баррикады, готовилась к отпору или наступлению, никто не знал.

Со всех окрестных смотровых площадок за этими приготовлениями наблюдали толпы сочувствующих, появился алкоголь, пошли слухи один страшнее и нелепее другого, началось всеобщее бурление.

Немногочисленные полицейские выстроились здесь же, почти в полном составе, пытаясь локализовать бунтовщиков. По оставленному без догляда городу прокатилась волна мародерств. Из магазинов выносили спиртное, те, в которые не могли проникнуть, поджигали. В дело пошли бутылки с зажигательной смесью. Кто это делал? Неужели мирно стоявшие седьмой месяц на площади нефтяники?

Было разграблено отделение банка БТА. В него ворвались молодчики в масках и первым делом отключили видеонаблюдение.

В локальных стычках прошли ночь и второй день. В разгулявшейся толпе уже не преобладал малиновый цвет фирменных спецовок Озенмунайгаза. Это уже был сброд. Полиция, как могла, теснила бунтовщиков, иногда открывая огонь.

На третий день в город ввели бронетехнику, войска и подавили беспорядки. В городе установили чрезвычайное положение сроком на двадцать дней, комендантский час, блокпосты, тотальную проверку документов, ограничили пользование связью и интернетом. Со всего Казахстана потянулись в Жанаозен следственные бригады, пошли задержания и аресты. Вскоре состоялись и первые суды.

Как всегда, бывает в таких случаях, стороны все валили друг на друга. И действительно, кто теперь разберет, с чего именно все началось? И так ли важно, кто и как первым посмотрел на оппонента и что тот сказал в ответ?

Важно лишь то, что так было и так будет, до тех пор, пока власть имущие, от самого распоследнего плюгавого выродка до самых первых владетельных и сиятельных лиц, не перестанут относиться к народу как к скоту.

Можно ли было не держать народ, многотысячную толпу на улице? Можно. Можно было вести диалог, а не цедить через губу? Можно. Можно было не срывать на них злобу за то, что какой-то там Стинг вдруг прилюдно плюнул на твою байскую спесь и растер плевок по твоей холеной морде?

Власти много говорят о том, что толпа направлялась провокаторами и подстрекателями. И я с ними соглашусь. А как вы хотели?! Вы бросили людей подыхать прямо перед вашими начальственными, бесстыжими, как у концлагерной палаческой шестерки, очами! Вы думали, этим никто не воспользуется? Вы думаете, никакая иная сволочь не решит подарить в своих злокозненных целях этим людям ложную, но такую греющую исплеванную и поруганную душу надежду?

Вы думаете, что купили этот мир? Весь?!

Конечно, нашлись жучки, провокаторы, профессиональные краснобаи, увещеватели и чревовещатели. Пока вы надменно молчали, они говорили с народом не умолкая. А потом вы удивляетесь, почему это он отказался плестись вслед вашим кортежам, этот униженный вами народ?

Вскоре мы оказались на южной окраине, у множества промыслов и нефтезаводов. Похоже, они взяли город в кольцо. Оксана лаконично, без лишних слов, вывела прямо к гостинице. Экипаж молчал.

Гостиница была свежа и блистала новизной. Большой, уютный, огороженный двор, много зелени. Приветливая девушка за стойкой споро оформила все документы. На наши расспросы про горячую воду и интернет улыбчиво заверила: вы не волнуйтесь, у нас американцы живут, норвежцы, французы, китайцы. Все всем довольны. Завтрак у нас в формате «шведского стола» в ресторане, с 8 до 11 утра. Что, вы уже в 7 выезжаете? Не волнуйтесь, накормим.

Номер в гостинице был с претензией на шик, как и интерьер коридоров. На нас, который день мотылявшихся невесть как и где, это произвело впечатление. Все эти стопки халатов и полотенец, мини-бар, интернет…

Приняв душ, я вышел на балкон. Вокруг отеля благоухал сад, пост охраны надежно преграждал доступ во двор. На соседних балконах, розовые после душа, в свежих халатах, покуривали довольные американцы, норвежцы, французы, китайцы – вся та часть мира, которой было и есть дело до несметных мангышлакских богатств. В их глазах крутились стальные проблески, будто цифры в лотерейном ящике. Они думали и грезили о чем-то своем, о деле, о бизнесе.

За забором интернационального острова багровел в закате, сбиваясь в кровяное сусло, Жанаозен. Сновали по его улицам в избытке старые вишневые Opel Vectra A. Заброшенные сюда, на край земли, по-видимому в разгар бартерных схем девяностых, эти потрепанные, обколоченные десятилетиями езды по степным дорогам обмылки чужой жизни, чужого уклада, сменившие за долгие десятилетия, как и местные месторождения, не одного хозяина, были на местных улицах обыденностью, как ишаки в кишлаке. Они стали здесь своими, въелись в местные пейзажи, быт, фольклор.

Они были единственными иностранцами, что взвалили на себя всю тяжесть