— Уверен? — спросил Олег.

— Да! — прорычал Коваленко. — Сказали люди,которым я доверю все, а не только жизнь или честь!

Олег несколько мгновений размышлял. Юлия видела каксдвигаются складки на лбу, но, когда заговорил, сказал совсем не то, чтоожидала:

— Понятно, тебя послал Кропоткин. А за всем за этимстоит… еще один человек. Узнаю его речь. Велел действовать самому, но тысглупил, велел простому ОМОНу арестовать меня. А когда не получилось… тогда ужепослал свою группу в Националь.

Коваленко бешено задергался:

— Ах ты ж мразь! Вот для чего ты так расспрашивал,лохом прикидывался!

— Не кипятись, — ответил Олег успокаивающе. —Твоя увлеченная болтовня спасла тебе жизнь. Таких энтузиастов гасить грех.Наверное, и по бабам не ходишь?

— Сволочь! Нам жизнь не дорога! Уже пришел день,почистим мир от уродов, спидоносцев и таких ублюдков, как ты!

Олег, не отвечая, посмотрел сквозь занавеску во двор. Юлияясно видела в его глазах колебание. Вздохнул:

— Какой из них твой?

Коваленко задохнулся на полуслове, бешеные глаза сжиралиОлега живьем. Выдохнул с ненавистью:

— Черный мерс. Второй от крыльца. Ключи в столе,сволочь.

— Надеюсь, он с бронированными стеклами, — сказалОлег задумчиво. — И дверцами. Не люблю, когда вдогонку стреляют.

Он взял ключи, кивнул Юлии, они вышли. Юлия засунулапистолет в сумочку. Руки дрожали, страшно было при мысли, что пришлось быстрелять, но одновременно и разгоралось сожаление, что такой возможности небыло. С пугающим холодком ощутила, что в самом деле очень хочется нажать наспуск и услышать грохот выстрела.

К ее огромному облегчению, они вышли как люди через дверь,вызвали лифт и долго опускались до самого низа. Даже ниже: она видела, что оннажал не на цифру 1, а на значок подвала.

Юлия спросила удивленно:

— А как же машина?

— Какая машина?

— Но ты же взял ключи!

— Ах, ключи…

Он без размаха швырнул их в дальний угол хмурогокоридорчика.

— Что ты делаешь?

— Лапушка, работников ранга Коваленко охраняют так,что, если бы я не опустил шторы, нас бы уже снял снайпер с крыши напротив! Мыне успели бы взяться за дверную ручку, как нас бы прошили десятком пуль, атолько потом подошли бы проверить документы.

Запертую дверь подвала открыл без шума, вежливо пропустилкрасивую женщину вперед. Юлия с обреченным видом остановилась перед крышкойлюка:

— И что, теперь вся жизнь будет по подземельям? Это увас подпрофессия такая? Специализация?

— Последний раз, — заверил Олег, но особойуверенности в его голосе она не уловила. — Если все получится… то завтрабудем купаться на Багамах, в Майами или в Греции.

— Всю жизнь это если!

Спуск показался не таким жутким, потому что с каждыммгновением приближались ко дну, как будто не все равно: сорваться с высотысорокаэтажного небоскреба на бетонный пол или же с высоты десятиэтажного, ноэто она понимала умом, а чувства говорили, что ей становится все безопаснее ибезопаснее.

Внизу пахло гарью, стены были черными от копоти. Юлии показалось,что подошвы ступают по теплому. Широкий луч фонарика выхватывал широкие пятннаполу, тут же отпрыгивал к ребристым стенам, и Юли шла через нечто мягкое,иногда хрустящее, теплое, сердце тревожно дергалось.

Минут через десять Олег отыскал дрезину, запустил, моторзаработал, он широким жестом пригласил Юлию выбирать лучшее место. Она сразувоспрянула духом, уселась посредине, чувствуя, как тупо ноет в низу живота, авсе суставы болезненно распухли.

— Спасибо, — сказала она язвительно, —вежливый ты мой! Вообще-то я не знала, что шпионы такие болтливые. Он же тебецелую лекцию прочитал! А ты слушал, развесив уши. Это что, все шпионы такие?

Он усмехнулся, молча завел моторчик, оттолкнулся, разгоняямаломощную дрезину, запрыгнул. Ей показалось, что он весит больше, чемвыглядит, дрезина едва не перевернулась.

— Лапочка, у нас были свои причины.

— Какие?

— Он не был уверен, какую ступеньку я занимаю, потомурассказал так подробно. Для простого гасильщика, как он выразился… что за дикоеслово!.. это ничего не говорит, а для руководителя высокого ранга — этотревожный сигнал.

Платформа так и не разогналась, катила медленно и печально.Под колесами поскрипывало, иногда их подбрасывало, из ниш в стенах падал слабыйсвет.

— Значит, — сказала она упавшим голосом, — тыпростой, да?.. А чего ж ты тогда так слушал?

Она втайне надеялась, что он гордо ответит, что потому ислушал, что не простой, но он, не поворачиваясь, качнул головой:

— Когда человек говорит много, он косвенно выбалтываетмного добавочной информации. Есть специальные приемы, как ее вылавливать. Ты жевидела, уже знаю, кто этим всем командует!

Его фонарик разгонял темноту всего метров на пять, Юлиявсматривалась со страхом, все время ожидая, что вот-вот впереди откроетсяпропасть или же внезапно между рельсами окажется гранитный столб, о который онии…

— Значит, — спросила она, — мы приходили незря? Я уж боялась, что ты его жутко зарежешь!.. Кровь на стенах, кишки на полу,расчлененная голова… нет, отчлененная голова плавает в ванне, глядявытаращенными глазами на каждого, кто открывает дверь… А почему ты его незарезал?

Олег бросил на нее короткий взгляд. К ее аристократическимщекам прилила кровь, глаза возбужденно блестели.

— А что, хотелось бы?

— Нет, конечно, но ведь ты шпион, да? С правомубивать?.. Ну, ты и должен был…

Он покачал головой:

— До чего же ты кровожадная. Правда, по-здоровому.

— Мне показалось, — сказала она брезгливо, —что он хоть и называл тебя фашистом, но сам — просто фашист!

— Может быть, — согласился он. — Потому и нестал резать, что не простой служака, а человек с идеями… Чистый.

Тележку тряхнуло с такой силой, что Юлия прикусила язык.Поморщилась, прошипела злобно:

— Чистый?

— Ну да. По крайней мере, можно сказать одно с пол-ой уверенностью:в фашисты, нацисты, националисты и прочие радикалы… идут люди в самом делезаинтересованные в улучшении общества.

— Как ты можешь такое говорить? — ужаснулась она.

— Я говорю о желании, — усмехнулся он. — Остремлении. О чистоте помыслов. Ясно? А вот про их противников такое сказатьнельзя. Кто-то из них искренен в защите прав и свобод ма-а-аленького человека,но основная масса этих антифашистов, антинацистов и прочих слуг власти… увы,основная масса состоит из дрянного человеческого материала. Девяносто процентов— та дрянь, что предпочитает оказаться на стороне сильного. Победившего! Ну,как в России, где при той власти в коммунистической партии было семнадцатьмиллионов, а потом эти миллионы в один день оказались антикоммунистами,демократами и всем строем ломанулись в церковь… Зато те, кто остался, и естьчистые коммунисты.