модному району в компании женщины. У меня чувство, что я проживаю чужую жизнь, – сказал Эмметт.

– У тебя деперсонализация. Жизнь не чья-то, а твоя. И я рада, что ты здесь, – коснувшись его руки, сказала Талли.

– Не знаю, как переживу зиму, – когда они прошли еще немного, сказал он.

– Я тоже не знаю, как переживу зиму. И никто не знает. Ни один из нас не знает, что нас ждет в жизни изо дня в день. Мы просто… продолжаем жить, – подивившись, насколько неприукрашенными были ее слова, сказала она. Она могла сделать вид, что пережить зиму ей трудным не представляется, что к будущему она относится с ослепительным оптимизмом. Она привыкла делать вид перед людьми, которые знали ее не очень хорошо, а также перед родными, когда ей не хотелось обсуждать с ними свои проблемы. Вести себя так, будто с ней обязательно все будет в порядке, было легче, но она знала, как обстоит дело на самом деле. Даже людям без психических заболеваний в анамнезе приходилось идти на все, чтобы беречь свое психическое здоровье.

Одним из способов поставить галочку в графе заботы о себе у Талли было правило не назначать клиентов на пятницу. В последние месяцы у нее наблюдался подъем активности в ее стараниях беречь себя умственно и духовно. Она даже иногда писала на руке чернилами буквы «п» и «з», чтобы не забыть о необходимости заботиться о своем психическом здоровье. Она относилась к хорошим и плохим дням как к языку Морзе, который отдавался в ее душе, и честно уделяла время и тратила энергию на их перевод и расшифровку.

– Каждому нужен человек, которому доверяешь, с которым можешь говорить. Мне кажется, ты нес всю эту эмоциональную нагрузку один, а это так тяжело, что иногда кажется невыполнимым. Я могла бы помочь тебе найти психоаналитика, если бы ты согласился попробовать. Можешь смотреть на это как на добавление инструментов в свой воображаемый инструментарий. У всех нас есть такой комплект, – сказала она.

– А, комплект инструментов. Здесь поблизости строительный магазин? – оглядываясь вокруг, спросил он.

– Так ты…

– Да, что? Что я?

– Ух ты, – улыбнувшись и покачав головой, сказала она.

Их миновала еще одна машинка для гольфа, прошуршав по влажной улице, как игла по пластинке. Талли помахала рукой, мужчина в машинке помахал ей в ответ – это был сосед, которого она узнала, но с которым никогда не разговаривала.

Они продолжали идти, Талли взяла Эмметта за руку. Не сплетая пальцев, она просто держала его руку, как брались за руки школьники, когда хотели быть ближе друг к другу: будто отгораживаясь от остального мира цепью, пусть даже на какое-то мгновение. Она представила себе, как соседи шушукаются друг с дружкой, что видели ее на Хеллоуин, одетую как медвежонок Паддингтон, за руку с молодым человеком. Они посплетничают о том, как Талли и ее новый ухажер останавливались и перед тратторией, и перед тайской лапшой, но в конце концов решили пойти в расположенный через дорогу ирландский паб. Как обрамляющие вывеску зеленые лампочки освещали влажный тротуар и угрожающе дрожали на глянце непромокаемой одежды этих вспыхивающих слоняющихся пришельцев.

Эмметт

С вечера четверга он был Эмметтом и будет им для Талли, всех, с кем познакомится на вечеринке по поводу Хеллоуина, и для тех, с кем ему еще суждено встретиться. Его настоящее имя слишком узнаваемо. И хотя до Талли никто не употреблял по отношению к нему слов «яркая внешность», он прекрасно знал, какое у него своеобразное, запоминающееся лицо. Он представил, как постерами с его портретом оклеен родной город. Ведь его семья развесит постеры «пропал человек», даже если они думают, что он умер? Ведь они все-таки будут искать тело, чтобы похоронить его как полагается? Какую они выберут фотографию? Ту, где он улыбается рядом с Кристиной, которую вырежут? Ту, где он держит за руку Бренну, которую вырежут? Ту, где он в ресторане, уставший после работы, курит в белой поварской одежде? Ту, где он с рюкзаком во время молодежного туристического похода обернулся и посмотрел в камеру за секунду до того, как понял, что его снимают? Он всегда выделялся в их небольшом городе: его прическа, веснушки, сочетание темной кожи со стороны отца и белизны матери, которое ни с чем не спутаешь. Отец Кристины, Майк, однажды произнес при нем слово «квартерон»[55] так, будто использовал или слышал его каждый день, хотя на самом деле это было мерзкое слово, которое писали блеклым карандашом в книге учета аукциона рабов рядом с цифрой в долларах и словом «продан».

Люди часто говорили, что им знакомо его лицо, а на жалостливых лицах тех, кто понял, почему они его узнали, читались удивление и ужас. Как будто он обернулся героем «Сатурна, пожирающего своего сына» Франсиско Гойи или «Страшного суда» Иеронима Босха – сколько ни разглядывай эти пугающие полотна, на них замечаешь всё новые ужасы. «Три этюда для распятия» Фрэнсиса Бэкона – извивающаяся окровавленная плоть, пожирающая самое себя. Эмметт проводил целые часы, недели, месяцы в библиотеке за книгой по истории искусства. Листая, впитывая, запоминая, желая изгнать из себя все это и наполниться чем-то другим. Чем угодно. Все равно чем.

* * *

Пока Талли у себя в спальне собиралась на прогулку и обед, Эмметт на диване сочинял письмо Джоэлу, которое – он твердо решил – будет последним.

От: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: ты мне тоже небезразличен

джоэл,

я скажу лионелу, что ты о нем помнишь. ты же его знаешь. к нему на вечеринку я иду с кавалером, так что ответ на твой вопрос, есть ли у меня кто-то – да. есть. это свежая новость. мы встретились совсем недавно. он повар. мама познакомилась с ним лишь сегодня утром заехав ко мне. конечно все уши ему прожужжала, но он отлично справился с задачей и выслушал ее. сам он неразговорчивый, и это сработало. рано еще говорить к чему приведут наши отношения, но мне он действительно нравится. даже очень. он смотрит со мной смешную девчонку и моет посуду.

ты ведь помнишь что конец смешной девчонки всегда доводит меня до слез, а теперь я еще и задумалась как бы все повернулось если бы я яростнее поборолась за право продержаться с тобой. как поется в кантри-балладе «будь опорой своего мужчины». можно было еще самой роман завести чтобы поквитаться. хотя ребенок перевешивает все, не так ли? ты явно выиграл. ведь так это работает?

кстати… я не переставая думаю об усыновлении. может скоро. деньги у меня есть, жизнь стабильная, так что кажется настало время. наконец-то. намек на этту джеймс[56].

я не могла знать смогу ли снова быть счастливой оставшись одна! а идея быть счастливой относится к тем что кажутся тем более надуманными чем больше о них говорят, но… мне кажется стоит мне зажмуриться, я это вижу. а надежда мне ох как нужна. мне хватит надежды одной.

однако я задумываюсь о том кто знал о твоем романе. все кто работал в галерее? все твои друзья? все ее друзья? наверное все это больше не имеет значения. не знаю. по крайней мере мне больше не приходится убирать за тобой в шкаф чипсы, так ведь? пусть это делает твоя новая жена.

не нужно спешить с ответом. по-моему это кратковременное воссоединение нам обоим пошло на пользу и я искренне желаю тебе всего хорошего. главное, милостью Божьей, я прощаю тебя. и остаюсь здесь, зажмурившись.

искренне,

Талли

* * *

– Расскажи мне о бабушке Джинни, – когда в ирландском пабе им принесли воду с лимоном, попросила Талли.

Он рассказал, что по-настоящему бабушку звали Вирджиния. Однако умолчал о том, что значительную часть жизни она