зубной нитью и почистил зубы своей компактной зубной щеткой и пастой, использовал свой собственный дезодорант с лесным ароматом, напомнив себе, что скоро отсюда уедет. Он надел темно-синий костюм, который Талли повесила на двери. Она сказала, что собиралась вернуть покупку, но забыла. Потом хотела пожертвовать его на благотворительные цели, но руки не дошли. Вот он и висел, в застегнутом на молнию чехле, в дальней части шкафа, рядом с пальто и платьями, похожий на злого духа. Предвестника чего именно, она не знала. «Может, узнаю сегодня», – сказала она и как бы устрашающе пошевелила пальцами, что вызвало у него улыбку.

Костюм, дорогой и узкий, был немного тесен Эмметту в талии, да и штанины оказались коротковаты. Рукава пиджака доходили как раз до запястий, но слишком уж вздергивались, когда он вытягивал руки вперед или вверх. Он посмотрел на свое отражение в полный рост в зеркале на внутренней стороне двери ванной, держа руки прямо над головой, будто ныряльщик вниз головой, которому суждено выиграть олимпийское «золото», вызвав минимальные брызги. Талли выдала ему и белую рубашку с газово-голубым галстуком и пару тонких темно-синих в мелкий светло-голубой горошек носков. Эмметт пригладил волосы и бороду, подался вперед и замер, глядя на отражение – он смотрел так долго, что почувствовал, что начинается деперсонализация. Чтобы остановить ее, он надолго закрыл глаза.

Талли постучала в дверь. Сердце у него бухнуло, и он порадовался, что бета-блокатор достаточно скоро подействует и смягчит его состояние. Он всегда сверхчувствительно относился к своему сердцебиению, распознавая малейшие нюансы типичной электрической регулировки в течение дня.

– Как все это смотрится? – спросила она.

– Ты сама скажи, – открывая дверь, ответил Эмметт, и сердце его теперь маршировало как целое войско.

– Ух ты, получилось! При полном параде! Смотрится на тебе великолепно! – живо отозвалась Талли из коридора и щелкнула выключателем у себя за спиной. Лампочки с потолка отбрасывали широкоугольный свет на стены и узкую полоску пола у них под ногами. От их фигур в углах вырисовывались неожиданные тени, как тьма и свет на картине Караваджо. Она смерила его взглядм, остановилась на лице, встретилась с ним глазами, улыбнулась.

Эмметт внимательно оглядел ее. Стальной серый пиджак и такого же цвета узкая до колена юбка. Колготки и черные туфли на каблуке, в которых она была с ним нос к носу. Скалли была невероятно привлекательна. А Талли в костюме перед ним? Столь же неотразима.

(Довольная и милая в своей юбке-карандаше. Глаза с густо-черной подводкой, чуть загибающейся кверху в уголках. Губы блестят красновато-коричневым оттенком. Свист восхищения.)

– Ты выглядишь прямо-таки потрясающе. Э-э, это и есть юбка-карандаш? Она одного цвета с карандашом. Поэтому так и называется? – спросил он.

Талли рассмеялась, но сначала поблагодарила за комплимент.

– Что? Я ошибся? – хмыкнув, продолжал он. Он действительно не знал, что такое юбка-карандаш, и, похоже, объяснять она не собиралась.

– Мужчины – забавные, – похлопав его по плечу, сказала она и протянула ему бейджик ФБР Малдера, который они купили в костюмном магазине. Он прицепил его на тот же манер, что и Талли. – Малдер и Скалли все время ходят в плащах, и сегодня вечер для плаща подходящий, но у меня, увы, только один.

– Бейджики произведут желаемый эффект, – повернув свой в горизонтальное положение, сказал Эмметт. На него смотрело перевернутое лицо Малдера.

– Готов?

– Погоди, – сказал он и снял с себя цепочку. – Скалли носит крест.

– Ой, нет. Ты уверен? Тебе дорог этот кулон, не хотелось бы, чтобы с ним что-нибудь случилось.

– Не переживай, – сказал он и зашел ей за спину. Она приподняла волосы с шеи, он застегнул замочек. Золотой крест замерцал, как пламя свечи, повиснув чуть ниже ямочки на шее, над незастегнутой верхней пуговицей ее смертельной белизны блузки.

Талли

Сделав остановку в кафе, Талли купила тыквенный латте для себя и черный кофе для Эмметта, своего пассажира, и покатила к Лионелу. Торт лежал на полу сзади, в машине пахло октябрьской мечтой. Пока они ехали по влажным, освещенным фонарями улицам, через равные промежутки времени вспыхивал свет, освещая лица обоих. Блеснув золотом, зашло солнце, и Талли нарочно ехала медленно, остерегаясь в осенней темноте ряженых, вышедших на поиски сладостей.

– Дом у брата экстравагантный, – сказала Талли. Она убавила громкость радио, группа Counting Crows сменились Фионой Эппл. – Он построил его возле водопада, который теперь часть дизайна и что-то там… питает электроэнергией. Все это перебор и выглядит странно. А смоделировано по мотивам архитектуры Фрэнка Ллойда Райта, его «Дома над водопадом»[62] в Пенсильвании, – заметив во вспышке света изумленное лицо Эмметта, заключила она. – Не хотелось бы показаться хвастливой.

– Ты не кажешься хвастливой.

– Если в какой-то момент сегодня тебе надо будет поговорить или ты почувствуешь тревогу, пожалуйста, обратись ко мне. Что важнее всего, так это твое психическое здоровье, – сказала она.

– И твое. На мне свет клином не сошелся.

– Знаю, но давай все-таки сосредоточимся на тебе.

– Я это ценю, но я в порядке. Сейчас в порядке.

– Уверен? Ведь скопления людей и непривычное окружение могут…

– Талли, я в порядке, – повторил он.

Она въехала в открытые ворота, попав на улицу Лионела, которая была забита машинами, припаркованными по обеим сторонам и на траве. По краю тротуара шли гости в костюмах: два скелета в пышных белых париках, все до одного члены диско-группы Village People, ярко-розовый медвежонок с поздравительной открытки и Марио с Луиджи.

– Я обычно оставляю машину где-то здесь, и можем войти с заднего хода. Там ворота, а я знаю код. И мост… деревянный мостик, – осторожно сказала Талли и взглянула на него. Она старалась проявить максимальную чувствительность на случай, если слово «мост» вызовет триггерное возбуждение.

– В доме твоего брата есть ворота и мост? – переспросил Эмметт.

– Говорю тебе, здесь будет как на вечеринке у Гэтсби[63]. – Из-за идущих по улице людей и припаркованных автомобилей их машина теперь ползла как черепаха. Дождь прекратился, но по траве и тротуару еще бежали струйки воды, которые, попав в свет фар, мгновенно исчезали в канализации.

– Вы с братом всегда были близки?

– Он старше меня на пять лет и, когда мы были детьми, никогда не брал меня с собой. Только если друзья были чем-то заняты, тогда брал. Но мне пришлось пообещать никому не говорить, что он играл с моими Барби. Говорил, что убьет, если скажу, и в то время я на все сто процентов верила, что так и сделает. Он очень сильная личность. Если судить только по моим рассказам, то он часто кажется придурком, но это не так! Просто он… ну сам увидишь, – сказала она. – Брат с отличием окончил колледж и уехал в Нью-Йорк, откуда вернулся, как Скрудж Макдак, плавая в огромной куче золотых монет. Он один из тех, кто всех знает и все умеет. Все его обожают. Мои подруги в разное время влюблялись в него одна за другой, даже Айшу, самую близкую, эта участь не миновала! – Талли рассмеялась. – Наверное, все это могло вызвать у меня чувство ревности. Возможно, так бы оно и было, будь я мужчиной. С ним бывает трудно, но и со мной тоже. Я рада быть его сестрой. Его энергетика состоит из чистого золота. И так было всегда.

– Твоя тоже.

– Ты так считаешь?

– Да. Мне нравится, как ты рассказываешь о брате. Он симпатичный. И яркая личность, – из темноты салона машины сказал Эмметт.

* * *

Дом Лионела был окружен лесом, росшим на его территории, и Талли знала потайное место, где можно было оставить машину. Они с Эмметтом смогут перейти через мост, который вел к обширному патио, по бокам которого были две громадные чаши для костра, а посередине – панорамный бассейн с подогревом, создававший иллюзию, будто он выливается в траву. В сезон мост окружали заросли плодовых яблонь и груш, а также целая полоса ярких полевых цветов, привлекавших несметное число колибри и пчел. Это был настоящий аттестованный заповедник природы и диких животных. У них был и садовник, но Талли обожала вместе с Зорой и Ривером повозиться в земле. Весной они сажали рядами