Гарнизон Ноттингема отказался сдаться и противился переговорам с королем. Ричард двинул войско в Ноттингем и прибыл на место в пятницу 25 марта «с таким количеством солдат, дувших в трубы и горны», что поверг защитников замка в замешательство. Они отказывались верить, что Ричард действительно вернулся, чем значительно усугубляли свое положение. Солдаты были уверены, что это очередная уловка врага с целью ввести их в заблуждение. Ричард разбил шатер так близко от стен крепости, что долетавшие оттуда стрелы убили нескольких его приближенных, находящихся рядом с королем.

Не заботясь о том, чтобы составить план сражения и проработать тактику, Ричард, надев латы, бросился в бой, сжег ворота и собственноручно лишил жизни нескольких рыцарей. После атаки, проведенной королем в большом азарте, Ричард приказал зарядить катапульты новейшей модели и возвести виселицы в месте, хорошо видном из бойниц замка. На них он повесил людей принца Иоанна, которых удалось захватить. Позже в тот же день к войску короля присоединился архиепископ Губерт Уолтер.

В воскресенье, 27-го числа из Тикхилла прибыл доблестный епископ Дарэма, доставив также пленников. Едва услышав о приближении епископа, король выехал ему навстречу. Спешившись, король, его приближенные и люди епископа крепко обнялись. Позже состоялся праздничный ужин, на котором неожиданно появились воины из осажденного гарнизона, желавшие убедиться, что король Ричард действительно стоит у стен крепости. Удостоверившись, они вернулись в замок и сообщили об увиденном кастеляну Ральфу Мердаку и Уильяму Венневаллу. Присутствие короля и его решимость взять замок произвели такое сильное впечатление на солдат гарнизона, что Уильям Венневалл, Роджер Мантбеган и двенадцать рыцарей явились к Ричарду и сдались на милость короля.

Их поступок, а также речи архиепископа Уолтера убедили остальных, что с их стороны неразумно пытаться выстоять против одного из величайших воинов современности. В понедельник 28 марта гарнизон замка покинул его и сдался королю.

Так пал последний оплот принца Иоанна. На его стороне выступали те, кто полагал, что выиграет больше, поддерживая принца, нежели храня верность королю, и им удалось привлечь на свою сторону людей мятежной натуры, врагов устоев и порядка в любом его проявлении. О том, как нетверда была их вера, говорит та легкость, с которой Ричарду удалось заставить их склониться перед ним.

Вскоре после своего возвращения в страну Ричард объявил о собрании Королевского совета и теперь решил провести его Ноттингеме, в месте, где все говорило о предательстве Иоанна. Ожидая, пока прибудут все участники, во вторник 29 марта король отправился в Шервурдский лес, где никогда не был ранее и которым был восхищен.

Совет начался в среду, в замке Ноттингем, который за несколько дней успели привести в порядок после сражения. На заседании присутствовала королева Алиенора, архиепископ Губерт Уолтер сидел по правую руку от Ричарда, архиепископ Джеффри по левую. Здесь же присутствовали шесть графов и семь епископов, включая Гуго Дарэмского, окрыленного успехом в Тикхилле, Гийома Лоншана, епископа Илийского, вернувшегося в Англию вместе со своим королем и надеявшегося на его протекцию.

Не тратя времени, Ричард сообщил собравшимся о первоочередном вопросе, который необходимо было решить на Совете, – разработке мер по сбору средств. Как отмечает Ральф Когшел, королю были необходимы деньги по двум причинам: оплатить оставшуюся часть выкупа и вернуть заложников, находящихся у императора, и подготовить армию, чтобы остановить попытки Филиппа захватить Нормандию, ведь Филипп уже взял несколько замков и приближался к Руану.

Ричарда разочаровали английские подданные, которые, по его мнению, слишком долго думали, прежде чем расстаться с деньгами ради свободы своего короля, и он намеревался вытащить из них все до пенни. Они сидели в своих теплых домах, пока он с товарищами по оружию, среди которых, кстати, было мало англичан, сражался на поле брани, дошел почти до края земли, терпел нужду, страдал от голода и болезней, боролся с врагом, превосходившим их по численности, и все ради торжества высших идеалов, когда-либо существовавших в мире, так, по крайней мере, считали крестоносцы.

Из похода Ричард вернулся совсем другим человеком, и дело не только в тяжелых условиях, в которых он провел последние четыре с лишним года, в его смелости в бою, становившейся порой безрассудной, болезнях, вызванных особенностями климата. Причина была не в боли и страданиях от потери идущих рядом товарищей, которые погибали, или, что еще хуже, поворачивали назад и возвращались домой, и не в унижении, которое ему, королю-крестоносцу, выпало пережить за дни плена. В тот день, когда Ричард закрыл лицо, чтобы глаза его не видели Святую землю, которую он не смог отвоевать у сарацин, когда он отказался идти на Иерусалим, «отказавшись принять от язычников то, что не даровал ему Бог своей милостью», в тот день что-то надломилось в нем.

Отправляясь в Крестовый поход, он был уверен в себе и полон надежд; вернулся же разочарованный, утративший иллюзии, истязаемый горечью, и осознание того, что сделал он больше, чем удалось бы кому-то другому, было слабым утешением для короля. Когда-то он был окрылен надеждой, сейчас же переполнен ненавистью. Важнейшей движущей силой в Крестовом походе была его неукротимая энергия, желание достичь цели, теперь же его вдохновляла на борьбу лишь ненависть к королю Франции Филиппу.

Мужчины равновысокого положения, оказавшиеся в схожем положении, не могли быть более разными, чем Ричард и Филипп. Ричард был импульсивен, стремителен, открыт сердцем, смел, горяч, одарен богатым воображением и поэтическим талантом; Филипп был сдержанным до холодности, скрытным, опасливым и осторожным, малодушным и коварным. Дезертировав летом 1191 года, Филипп, по убеждению Ричарда, выиграл больше, чем кто-либо иной, из-за неудач Третьего крестового похода. Одного этого было достаточно, чтобы вызвать в Ричарде ненависть и презрение к Филиппу. Однако король Франции пошел дальше: он не только предал крестоносцев в момент, когда их боевой дух был наиболее высок, он вернулся во Францию и стал союзником принца Иоанна в его предательских планах, а потом пытался убедить императора Генриха VI не отпускать Ричарда на свободу или вовсе продать его, словно раба, Франции. В довершение всего Филипп, воспользовавшись тем, что Ричард находился в плену, попытался отобрать у него владения в Нормандии. Лишь признание короля Англии уже на смертном одре в 1199 году позволяет понять всю глубину его ненависти к Филиппу, поскольку, по словам Ричарда, он семь лет не решался принять святое причастие, «ибо в сердце его кипела сжигающая ненависть к королю Франции».

Именно эта ненависть заставила короля встретиться с баронами в Ноттингеме и высказать свои требования. Похудевший Ричард был обессилен трудностями плена, а его бароны дородны и мягкотелы. Король намеревался устроить им серьезную встряску. Так же как и в самом начале своего правления, он предложил им купить для себя должности. В 1194 году Ричарда нимало не смущало, что многие из них уже были выкуплены и оплачены в 1189 году. Он заявил, что те, кто уже приобрел должности, имеют отличную возможность еще раз сделать хорошее вложение.