же преимущества можно найти и в акцентировании внимания на условиях подкрепления вместо состояний ума или чувств. Несомненно, серьезной проблемой является, например, то, что учащиеся больше не реагируют на образовательную среду традиционным образом; они бросают школу, возможно на длительные периоды времени, посещают только те курсы, которые им нравятся или которые, как им кажется, имеют отношение к их проблемам, уничтожают школьное имущество и нападают на учителей и чиновников. Мы не решим проблему, «культивируя в обществе уважение к науке как таковой и к практикующему ученому и учителю». («Культивирование уважения» – это садоводческая метафора.) Что действительно неправильно, так это образовательная среда. Нужно разработать условия, когда студенты приобретают поведение, полезное для них и культуры, – условия, не имеющие неприятных побочных продуктов и порождающие поведение, о котором говорят «проявление уважения к обучению». Нетрудно понять, что не так в большинстве образовательных сред. Многое сделано для разработки материалов, которые максимально облегчают обучение, и для создания обстановки в классе и в других местах, которые предоставляют студентам весомые причины для получения образования.

Серьезная проблема возникает, когда молодые люди отказываются служить в вооруженных силах и дезертируют или сбегают в другие страны. Мы не сможем добиться заметных перемен, «внушая большую лояльность или патриотизм». Что необходимо изменить, так это условия, которые побуждают молодых людей вести себя определенным образом по отношению к властям. Государственные санкции остаются почти полностью карательными, а о печальных побочных результатах свидетельствует масштаб внутренних беспорядков и международных конфликтов. То, что мы почти постоянно находимся в состоянии войны с другими странами, – серьезная проблема. Мы не продвинемся далеко, если бороться с «напряженностью, которая ведет к войне», или умиротворять воинственные настроения, или менять сознание людей (с которого, как говорит ЮНЕСКО, начинаются войны). Необходимо изменить условия, в которых люди и нации начинают войну.

Нас может беспокоить то, что многие молодые люди работают как можно меньше, или рабочие не очень продуктивны и часто прогуливают, или продукция часто низкого качества. Однако мы далеко не уйдем, внушая «чувство мастерства или гордости за свою работу», или «чувство достоинства труда», или, если ремесла и навыки являются частью кастовых нравов, меняя «глубокое эмоциональное сопротивление кастового Сверх-Я», как выразился один писатель. Что-то не так с условиями, побуждающими мужчин работать усердно и тщательно. (Другие виды экономических условий тоже неправильны.)

Уолтер Липпманн[58] писал: «„Главный вопрос человечеств“ – как избежать грозящей катастрофы, но, чтобы ответить, мы должны сделать нечто большее, чем выяснить, как подготовиться и быть способными спастись». Мы должны обратить внимание на условия, которые побуждают людей действовать, чтобы увеличить шансы на выживание культур. У нас есть физические, биологические и поведенческие технологии, необходимые «для самоспасения». Проблема в том, как побудить людей их использовать. Возможно, «утопию нужно только захотеть», но что это значит? Каковы основные характеристики культуры, которая выживет благодаря побуждению своих членов работать ради собственного выживания?

Применение науки о поведении для проектирования культуры – амбициозное предложение, которое часто считают утопическим в уничижительном смысле, и некоторые причины для скептицизма заслуживают обсуждения. Например, часто утверждается, что существуют фундаментальные различия между реальным миром и лабораторией, где анализируется поведение. Там, где лабораторные условия искусственны, реальный мир естественен. Там, где условия просты, мир сложен. Там, где наблюдаемые в лаборатории процессы обнаруживают порядок, поведение в других местах характерно беспорядочно. Это реальные различия, но они могут не остаться таковыми по мере развития науки о поведении, и часто не стоит воспринимать всерьез даже сейчас.

Разница между искусственными и естественными условиями не так существенна. Для голубя может быть естественным сбрасывать листья и находить под некоторыми кусочки пищи, в том смысле, что эти условия являются стандартными элементами среды, где он развивался. Условия, когда голубь клюет подсвеченный диск на стене, а затем пища появляется в диспенсере под диском, явно неестественны. Хотя оборудование для программирования в лаборатории искусственно, а расположение листьев и семян естественно, графики, по которым подкрепляется поведение, можно сделать идентичными. Естественное расписание – это расписание «переменного соотношения» в лаборатории, и нет причин сомневаться, что в обоих условиях оно влияет на поведение одинаково. Когда эффекты расписания изучаются с помощью программируемого оборудования, мы начинаем понимать поведение, наблюдаемое в природе, и по мере того, как все более сложные условия подкрепления стали изучаться в лаборатории, на естественные условия проливается все больше света.

Так же и с упрощением. Любая экспериментальная наука упрощает рабочие условия, особенно на ранних стадиях исследования. Анализ поведения, естественно, начинается с простых организмов, ведущих себя простыми способами в простых условиях. Когда появляется разумная степень упорядоченности, условия можно усложнить. Мы продвигаемся вперед настолько, насколько позволяют наши успехи, и прогресс часто кажется недостаточно быстрым. Поведение – это область, внушающая опасения, поскольку мы находимся с ним в очень тесном контакте. Первые физики, химики и биологи пользовались своего рода естественной защитой от сложности своих областей; их не трогали огромные диапазоны релевантных фактов. Они могли выбрать несколько вещей для изучения и отбросить остальную природу либо как несущественную, либо как явно недосягаемую. Если бы Гильберт[59], Фарадей[60] или Максвелл[61] хотя бы мельком взглянули на то, что сегодня известно об электричестве, им было бы гораздо труднее найти отправные точки и сформулировать принципы, которые не казались бы «чрезмерно упрощенными». К счастью для них, многое из известного сейчас в их областях выяснилось в результате исследований и их технологических применений, и это не нужно было рассматривать, пока формулировки не были развиты. Ученым, изучающим поведение, не повезло. Они слишком хорошо знают, что их собственное поведение является частью предмета исследования. Тонкое восприятие, уловки памяти, капризы сновидений, очевидно интуитивное решение проблем – эти и многие другие вещи, связанные с человеческим поведением, настойчиво требуют внимания. Гораздо труднее найти отправную точку и прийти к формулировкам, которые не кажутся слишком простыми.

Интерпретация сложного мира человеческих дел в терминах экспериментального анализа, несомненно, часто чрезмерно упрощена. Утверждения бывают преувеличены, а ограничения игнорируются. Но действительно сильное упрощение – это традиционная апелляция к состояниям ума, чувствам и другим аспектам автономного человека, которые заменяет поведенческий анализ. Легкость, с которой менталистские объяснения можно придумать на пустом месте, возможно, является лучшим показателем того, как мало им следует уделять внимания. То же можно сказать и о традиционных практиках. Технология, появившаяся в результате экспериментального анализа, должна оцениваться только в сравнении с тем, что достигается иными способами. В конце концов, что мы можем предъявить ненаучному или донаучному благоразумию, здравому смыслу или полученным на личном опыте озарениям? Либо науку, либо ничего, и единственное решение проблемы упрощения –