эволюция сделала человеческий вид чувствительнее к окружающей среде и более умелым в обращении с ней. Культурная эволюция стала возможной благодаря биологической эволюции, и она поставила человеческий организм под гораздо более жесткий контроль окружающей среды.

Мы говорим, что есть что-то «морально вредное» в тоталитарном государстве, игорном бизнесе, бесконтрольной сдельной оплате труда, продаже опасных лекарств или неправомерном личном влиянии, не из-за какого-то абсолютного набора ценностей, а потому, что все эти вещи имеют аверсивные последствия. Они отсрочены. Наука, проясняющая их связь с поведением, находится в наилучшем положении, чтобы определить лучший мир в этическом или моральном смысле. Поэтому ошибочно утверждение, что ученый-эмпирик должен отвергать наличие «любой научной заинтересованности в человеческих и политических ценностях и целях» или что мораль, справедливость и законный порядок лежат «за пределами выживания».

Особое значение имеет и научная практика. Ученый работает в условиях, которые сводят к минимуму непосредственные личные подкрепления. Ни один ученый не является «чистым» в том смысле, что он недосягаем для непосредственных подкреплений, но важную роль играют другие последствия его поведения. Если он ставит эксперимент определенным образом или останавливает эксперимент на определенном этапе, поскольку результат подтвердит теорию, носящую его имя, или найдет практическое применение, от которого получит прибыль, или произведет впечатление на организации, поддерживающие его исследования, он почти наверняка столкнется с проблемой. Опубликованные результаты подлежат быстрой проверке другими, и тот, кто позволяет себе поддаться влиянию последствий, не относящихся к предмету исследования, скорее всего, окажется в затруднительном положении. Говорить, что ученые моральнее или этичнее других, или что у них более развито чувство этики, – значит совершать ошибку, приписывая им то, что на самом деле является особенностью среды, в которой люди работают.

Почти все выносят этические и моральные суждения, хотя это не означает, что человеческий род имеет «врожденную потребность[68] или спрос на этические стандарты». (Можно сказать, он имеет врожденную потребность или спрос на неэтичное поведение, поскольку почти каждый в то или иное время ведет себя неэтично.) Человек не эволюционировал как этическое или моральное животное. Он эволюционировал до момента, когда создал этическую или моральную культуру. Он отличается от других животных не тем, что обладает моральным или этическим чувством, а тем, что смог создать моральную или этическую социальную среду.

Намеренное проектирование культуры и контроль человеческого поведения, который она подразумевает, необходимы для дальнейшего развития человеческого вида. Ни биологическая, ни культурная эволюция не являются гарантией неизбежного движения к лучшему миру. Дарвин завершил работу «Происхождение видов» знаменитым предложением: «И так как естественный отбор действует только в силу и ради блага каждого существа, то все качества, телесные и умственные, склонны развиваться в направлении совершенства». А Герберт Спенсер[69] утверждал: «Конечное развитие идеального человека определено логически» (хотя Медавар[70] отметил, что Спенсер изменил мнение, когда термодинамика предложила другой вид конечной точки в концепции энтропии). Теннисон[71] разделял эсхатологический оптимизм своего времени, указывая на «одно далекое божественное событие, к которому движется все творение». Но вымершие виды и исчезнувшие культуры свидетельствуют о возможности неудачи.

Ценности выживания меняются по мере меняющихся обстоятельств. Например, сильная восприимчивость к подкреплению определенными видами пищи, сексуальным контактам и агрессивным повреждениям когда-то была чрезвычайно важна. Когда человек проводил значительную часть дня в поисках пищи, становилось важным быстро научиться обнаруживать ее или ловить. С появлением земледелия, животноводства и способов хранения пищи это преимущество утратилось, и способность подкрепляться пищей теперь приводит к перееданию и болезням. Когда голод и мор сокращали население, было важно, чтобы мужчины размножались при любой возможности. С улучшением санитарных условий, медицины и сельского хозяйства восприимчивость к сексуальному подкреплению означает перенаселение. В те времена, когда человеку приходилось защищаться от хищников, включая других людей, было важно, чтобы любой признак нанесения ущерба хищнику подкреплял поведение, имеющее такой эффект. С развитием организованного общества восприимчивость к подобному подкреплению потеряла важность и теперь может мешать более полезным социальным отношениям. Одной из функций культуры является коррекция врожденных предрасположенностей путем разработки методов контроля, в частности самоконтроля, которые смягчают эффект подкрепления.

Даже в стабильных условиях вид может приобрести неадаптивные или дезадаптивные черты. Примером служит сам процесс оперантного обусловливания. Быстрый ответ на подкрепление должен иметь ценность для выживания, многие виды достигли точки, когда одно подкрепление имеет существенный эффект. Но чем быстрее организм обучается, тем более он уязвим для случайных условий. Случайное появление подкрепления усиливает любое поведение и ставит его под контроль текущих стимулов. Мы называем результат «суевериями». Насколько нам известно, любой вид, способный обучаться на нескольких подкреплениях, подвержен суевериям – последствия часто катастрофические. Культура исправляет этот недостаток, разрабатывая статистические процедуры, компенсирующие влияние случайных условий и ставящие поведение под контроль лишь тех последствий, которые связаны с ним функционально.

Что необходимо, так это больше «намеренного» контроля, а не меньше, и это важная инженерная проблема. Благо культуры не функционирует как источник чистых подкреплений для индивида, а подкрепления, придуманные культурами, чтобы побудить своих членов работать на выживание, часто находятся в конфликте с личными подкреплениями. Например, число людей, явно занятых улучшением дизайна автомобилей, должно значительно превышать число тех, кто занимается улучшением жизни в городских гетто. Дело не в том, что автомобиль важнее образа жизни, а скорее в том, что очень сильны экономические условия, побуждающие людей улучшать автомобили. Они возникают из личных подкреплений производителей. Никакие подкрепления сопоставимой силы не побуждают людей к разработке технологий, направленных на чистое выживание культуры. Технология автомобильной промышленности, конечно, намного более продвинута, чем технология поведения. Эти факты просто подчеркивают важность угрозы, исходящей от литературы свободы и достоинства.

Тонким критерием того, насколько культура способствует своему будущему, является ее отношение к досугу. Некоторые обладают достаточной властью, чтобы заставить или побудить других работать на них настолько, что им самим почти нечего делать. У них «досуг». Как и у тех, кто живет в особенно благоприятных климатических условиях. Так же, как и у детей, слабоумных или душевнобольных, пожилых и других людей, находящихся на попечении. Так же, как и у членов богатых или социально благополучных обществ. Все эти люди, похоже, могут «делать все, что им заблагорассудится», и это естественная цель либертарианца. Досуг – это воплощение свободы.

Виды подготовлены к коротким периодам отдыха; полностью насытившись обильной едой или успешно избежав опасности, люди расслабляются или спят, как это делают и остальные виды. Если состояние сохраняется немного дольше, они могут заняться различными формами игры – серьезным поведением, имеющим в данный момент несерьезные последствия. Однако результат оказывается совершенно иным, если ничего не делать в течение длительного периода времени. Лев в клетке зоопарка, хорошо накормленный и