Венька принялся топтаться на груди Алёши, тихонько мурча.

Через минуту или две от головы мальчика, подрагивая в свете лучины, отделилось размытое облако, переливающееся разными цветами. Ведомое мурчанием, оно потянулось к коту, закружилось вокруг, задрожало.

Стефан с трудом поборол возглас, вжимаясь в запотевшее от его дыхания стекло, и потёр глаза. Но видение не испарилось, как он надеялся. Наоборот, стало ярче и отчётливей.

Венька замер, разглядывая облако. Алла же обошла его по кругу, пристально всматриваясь в очертания, и перевела взгляд на кота.

— Что желает? — из пасти Веньки раздалось не привычное для людей мяуканье, а тонкий вибрирующий голосок, и Стефан схватился за раму, чтобы не упасть. В горле пересохло так, что стало больно глотать.

— Решительности не хватает ему, стержня, — поджала губы Алла. — Мальчишка робкий и мягкий, как тесто. Мать его знаю. С ней другим и не выжить — она и чёрта перекричит. Горластая, гневливая. Подмяла под себя парня, он и в нужник сходить без её ведома боится.

— Не похоже, — Веня ещё раз для надёжности мурлыкнул, привлекая внимание видения, и часть облака медленно втянулась в его пасть. Кот облизнулся. — Сны вкусные. Яркие. Чёткие.

— Теперь три ночи спать будешь и переваривать, — беззлобно хохотнула женщина.

Но кот её не слушал:

— Герой, не мямля. Не забит. Измучен просто. Уберу лишнее, не вспомнит…

Стефан проморгался в очередной раз, пытаясь отогнать видение, и, не удержавшись на ногах, с силой ткнулся лбом в стекло. Кот со старухой обернулись на звук, разом замолчав.

— Кто там? — Алла кинулась к окну. — А ну выходи! Прокляну, ей богу, нашлю такую хворь, что пол грызть будешь!

Стефан в мгновение ока метнулся к уже знакомой сосне и, ловко вскарабкавшись по шершавому стволу, будто имел когти, как у Веньки, затаился среди ветвей. Хвоя колола лицо и шею, а от смолы неприятно липли руки. Хмель, ещё недавно путающий мысли, моментально выветрился.

Через минуту ведьма появилась на крыльце с зажатым в руках ружьём. Стефан тихонько прыснул в кулак. Оружие Алла держала неумело, прикладом упираясь в щёку.

«Лучше б с метлой тогда выходила. Повесомее угроза, — подумал Стефан, выглядывая из укрытия. — А так только зубы себе вышибет».

Ведьмы он не боялся. Если бы та и вправду колдовать умела, то сейчас нашёптывала бы что-то зловещее, руками фигуры выводила, и уж точно не надеялась на порох. А ружьё — оно простое и понятное. Человеческое. И смерть от него такая же — скучная. Без премудростей и потусторонних сил.

Никого так и не увидев, Алла обошла кругом избу, присела у тропки, силясь разглядеть следы, зачем-то понюхала растущие рядом с калиткой кусты можжевельника, и ушла обратно в дом. Оттуда некоторое время раздавался её приглушённый голос, но вскоре всё стихло.

Стефан ещё какое-то время посидел в кроне для приличия и собственного спокойствия. Когда же окончательно затекли мышцы, он осторожно свесился с сука. Но онемевшие руки, подводя хозяина, разжались сами по себе, и Стефан кулем свалился вниз, ударившись при этом спиной о корни.

От боли перехватило дыхание. Стефан разглядывал усыпанное звёздами небо, прислушиваясь к неприятным ощущениям. Баюкая их. И те, не сразу, но утихли, оставив после себя лишь зуд между лопаток.

Внезапно над ухом мужчины раздался знакомый вибрирующий голос:

— Запах у тебя особенный. Сквозь щели проник.

Медленно повернувшись, Стефан обнаружил восседающего на заборе Веньку. Кот с любопытством разглядывал незваного гостя, и глаза его, ярко-зелёные, горели колдовским светом.

Кряхтя, мужчина поднялся на локтях.

— Не обессудь. Интересно было.

— Приезжий? — Кот склонил набок круглую голову.

Стефан хмыкнул, окончательно приходя в себя, и сел, поджав ноги.

— У меня на лице написано? К кому не подойду — сразу угадывают.

— Не на лице. На сердце. Оно солью пахнет.

— Это от моря. Я родился возле него, да и жил предостаточно.

Они помолчали, занятые своими мыслями. Кот лениво лизнул бок и, укрыв пушистым хвостом лапы, снова взглянул на Стефана.

— Любопытный. Неглупый. И упрямый. Теперь не отстанешь.

— Верно, — согласился Стефан. — Болтать не буду. Но и забыть, что видел — не смогу. Уж извини.

— Что хочешь?

Стефан подумал, прежде чем ответить:

— Скажи, зачем за людей судьбу выбираешь?

— Выбираю? — Веня недовольно повёл усами в стороны. — Я им помогаю. Показываю то, чего лишены с рождения. И поглощаю, что навредить может. Забывают они потом, что мучило. С чистого листа начинают. Не оглядываясь.

Стефан вздёрнул брови:

— Парень этот, Алёша, думаешь, лишён был смелости? Так тогда бы даже не засобирался к вам. Струсил. — Венька прикрыл глаза, вслушиваясь. А Стефан продолжил: — Нет людей, не способных на что угодно. Они — как колодец, что у вас в деревне стоит. Внутри них и решительность, и смелость, и гордость, и щедрость. Ровно как и трусость или жадность. Но что-то, как вода, — присутствует в достатке. Манящее, необходимое, порой пугающее. Но самое видимое. А другое подобно илу на дне, который разглядеть можно, только когда толстой палкой всё перемешаешь. Тогда и понятно становится, что на самом деле наполняет человека. Ты — та самая палка. Но люди должны сами за себя отвечать, без подсказок. Сами копаться в иле, порой до носа пачкаясь и захлёбываясь. Иначе никогда не научатся плавать. И принимать себя со всеми…

Он не успел договорить, как Венька вскочил с места, чуть не опрокинувшись навзничь, и рассерженно прижал уши. Шерсть его вздыбилась, делая похожим ни то на ежа, ни то на охапку сушёного сена.

— Вспомнил! Звук отвлёк! Сны на вкус красные! Толкались, как кровь по венам! Поглотил целиком их. Без остатка. Что будет…

— Что? — Стефан с интересом наблюдал за мечущимся по примятой траве котом.

— Не ведаю, — просто ответил тот. — Теперь ждать только. Наблюдать. Не случалось такого ни разу. Раньше… Старый я стал, — с печалью подметил кот. — Невнимательный. Память не та. Лапы болят. И шерсть будто зудит. Щекочет изнутри.

— Так уходи, — посоветовал Стефан. — Заслужил отдых. Лет-то тебе немало, судя по всему. И моложе не становишься. За другими наблюдаешь, а про себя забываешь. Так и истлеть недолго.

Веня оглянулся на ведьмин дом.

— Не могу. В одиночестве скучно доживать. Сердце замерзает. Поначалу-то благо. Пройдёт время, — понимаешь — ни покричать. Ни поплакать. Ни радостью поделиться. Всё внутри сидит. Как ком снежный копится. Пропадёт без меня.

— А ты с ней не пропадёшь? — с нажимом поинтересовался Стефан. — Она не одна. И не в тебе нуждается, а в людях. Тех, кого стоит держаться. Надо лишь перестать прятаться. И бояться в глаза себе посмотреть. Впрочем, твоё дело.