каждом шагу терроризируют вопросом: «Ну что, вы уже о детках-то думаете?» Даже не задавая в открытой форме, его все равно навязывают окольными путями: округлым животиком подруги, лифчиком для кормящих, коляской, долгими сочувственными улыбками, когда ты берешь на руки ее ребенка; шепотками, поднятыми бровями, заговорщицкой ухмылкой каждый раз, когда ты отказываешься от алкогольного напитка. Судя по моему опыту, этот вопрос намного чаще задают женщинам. Все просто: у кого матка, того и спрашивают. Ты можешь ни разу за всю жизнь не проявить материнских наклонностей, можешь жить в одном городе, а партнер – в другом. Можешь быть нездорова, у тебя может быть синдром поликистозного яичника, эндометриоз, спайки в фаллопиевой трубе или недостаточность щитовидной железы. У тебя может быть депрессия, тревожность, психоз, биполярное расстройство или панические атаки. Ты только что заполучила работу мечты или тебя только что уволили. Ты готовишься к крайне физически затратному приключению; у тебя нет денег, оплакиваешь смерть или тяжкий недуг родителя. Или ты разлюбила человека, с которым сошлась шесть лет назад. Тем не менее, если состоишь в отношениях в «годы паники» (а иногда – даже если нет), люди будут спрашивать, собираешься ли ты рожать.

Поскольку я встретила Ника в самый разгар «брачного периода», давление возникло почти мгновенно – не прошло и двух месяцев с того дня, когда мы впервые переспали, как две его прежние соседки по квартире и одна из моих самых близких подруг объявили о беременности. Я тут ни при чем никаким боком, ясное дело. Даже я не настолько искусна в занятиях любовью, чтобы оплодотворять подруг моих друзей в других странах. Но когда сверстники начали массово покупать дома, окольцовываться и беременеть, мы просто обязаны были сделать что-то такое, чего все эти люди с ипотеками, свадебными долгами и младенцами сделать не могли, чтобы доказать: мы – нечто большее, чем просто «возможно, будущие родители».

Чтобы доказать, что жизнь чайлдфри имеет такое же право на существование и, возможно, даже более приятна, чем жизнь с деланием детей. Чтобы проторить собственный путь.

Разумеется, когда бьют головой, больно обеим сторонам. Теперь я знаю по опыту: когда появляется ребенок, ты теряешь возможность часами листать социальные сети, заливаешься слезами свирепой зависти при виде того, как бездетные друзья штурмуют горы, празднуют повышения, носят одежду по фигуре и без пятен, бокалами глушат охлажденное белое вино на солнечных пляжах, ходят на концерты, встречают своих героев, готовят достойные кулинарных журналов блюда, стригутся в салонах, спят в кемперах у валлийских водопадов, бегут марафоны, веселятся на вечеринках. А еще могут позволить себе белье, которое не служит одновременно медицинским бандажом. Тот факт, что ты редко или вообще никогда не увлекалась этими вещами до рождения ребенка, несуществен: зависть реальна, неизбежна и летает туда-сюда между родителем и не-родителем, как крылатая ракета.

Теперь я понимаю, почему Элис, будучи на седьмом месяце беременности и настолько одурманенная хронической усталостью, что постирала в машине ключи от дома, пульт от телевизора и бумажник, позвонила мне, просто чтобы посоветовать не спешить с материнством.

– Не заставляй пока Ника делать ребенка, – сказала она так тихо и медленно, что мне стало жутко. – Дайте себе год, прежде чем забеременеешь. Получайте удовольствие от жизни. Наслаждайтесь друг другом. Потому что вам понадобятся приятные воспоминания, чтобы было на что оглядываться, проходя через это редкостное дерьмо.

Она была права. В первый совместный год я просто обожала быть девушкой Ника. Я обожала сидеть напротив красивого мужчины за ужином. Мне нравилось, что он хочет отправиться со мной на велосипедах по Ирландии, хотя на самом деле не умеет кататься (да, это я его научила). Я была в восторге от того, что он в обеденный перерыв ходит по картинным галереям. Мне нравилось, что он выражал желание ездить со мной, когда я выступала в университетах. Я была потрясена, что он позволил мне заниматься с ним сексом, используя фишки женского доминирования, просто чтобы я могла написать об этом статью для журнала. Я была в восторге, ведь когда мы зашли в галерею «Тейт Модерн» выпить вина и полюбоваться рекой, он спер со стола декантер, просто чтобы доказать, как подростком мастерски воровал вещи из магазинов. Мне нравилось, что мы могли просыпаться по утрам, когда хотели; могли отправиться кемпинговать, собравшись за четыре часа. Могли бродить по горам или просто провести вечер за игрой в карты.

Конечно, иногда любовь сводила меня с ума настолько, что я едва удерживалась, чтобы не выпалить слова «пожалуйста, сделай мне ребенка» – и едва успевала в ужасе прихлопнуть рот ладонью. Однако понимала: на нас не лежит никакая ответственность, нет преград, мы чудесно проводим время и следует брать от этого времени все, пока оно есть.

Вот так я и оказалась на восточной окраине Германии, следуя на велосипеде вдоль бывшей границы с мужчиной, с которым хотела провести остаток жизни, но который не хотел от меня детей. С мужчиной, который привнес в мою жизнь восторг, глубину и преданность и одновременно казался не способным или не желающим разглядеть стремление к материнству, которое десятилетиями пульсировало в самом корне моей души. С мужчиной, который вздыхал, дергал себя за волосы или печально смотрел в окно каждый раз, когда я заговаривала о возможности иметь детей. С мужчиной, который встречал мои слезы, вызванные жаждой материнства или разочарованием от отсутствия малыша, с добротой, но без понимания. С мужчиной, с которым у меня были отношения, способные – как мне впервые представилось – выдержать бремя родительства. С мужчиной, который казался эмоционально зрелым, внимательным, открытым. И все же это был мужчина, который все те месяцы и годы, на протяжении которых я сражалась, боролась и мучилась вопросами о том, как, зачем, когда родить, казалось, никогда всерьез этот вопрос не рассматривал. Игнорировал, забывал, отмахивался или просто упускал из виду.

* * *

Сегодня, когда наш сын дремлет после обеда в соседней комнате, а мы убираем игровую кучу размером с гору Рашмор, я спрашиваю, почему в этом фундаментальном вопросе мы всегда так не совпадали, не понимали и не могли понять друг друга.

– Я просто не думал о детях, – говорит он. – Все эти годы, пока ты об этом думала, я просто не думал. Полагаю, лишнее доказательство твоего аргумента, что мужчин вроде как поощряют не думать о своей фертильности. Я просто не думал. И продолжаю не думать.

Как я завидую этой свободе! Как она меня пугает!

– Я понимаю, почему ты захотела ребенка, когда начали рожать подруги, –