Головы уже распалились (что ощутили на себе две-тридевушки), члены стали подниматься; все вышли из-за стола, чтобы пойти залить вхорошенькие ротики потоки той жидкости, слишком острое покалывание которойзаставляло высказывать столько ужа сов. В тот вечер все сосредоточились нанаслаждениях рта; были придуманы тысячи способов, чтобы разнообразить их; а когдавсе достаточно пресытились этим, то попытались найти в нескольких часах отдыха,необходимые силы для того, чтобы с утра все начать сначала.

Девятый день.

В то утро Дюкло предупредила, что считает благоразумным либодать девочкам другие тренировочные модели для упражнений по мастурбации,заменив мужланов, которых использовали здесь, либо прекратить уроки: дети были,по ее мнению, уже достаточно хорошо обучены. Она говорила с большойрассудительностью: если будут продолжать использовать молодых людей, известныхпол именем «работяг», результатом могут стать интриги, которых было быблагоразумнее избежать; эти молодые люди совершенно не родились для этогоупражнения, поскольку они тотчас же получали разрядку и, кроме того, были быслишком заняты наслаждениями, которых ожидали от них задницы господ. Такимобразом, было решено, что уроки будут прекращены, тем более, что среди девочекбыло уже несколько таких, которые прекрасно умели напрягать члены. Огюстин,Софи и Коломб могли бы поспорить в ловкости и легкости кисти руки с самымизнаменитыми «трясуньями» столицы. Из всех них наименее ловкой была Зельмир: нето, чтобы она не была слишком легкой и умелой во всем что делала, просто еенежный и меланхолический характер не позволял ей забыть о своих печалях; поэтомуона постоянно была грустной и задумчивой. Перед завтраком в то утро старухаобвинила ее в том, что застала накануне вечером за молитвой перед сном. Девочкувызвали, допросили, требуя сказать, о чем она молилась. Сначала онаотказывалась говорить, потом под угрозами призналась, что просила Богаосвободить ее от опасностей, которым подвергалась, до того, пока не совершенопокушение на ее девственность. Герцог объявил, что она заслуживает смерти, испециально заставил ее прочесть статью из предписаний, касающуюся этого случая.«Ну что ж, – сказала она, – убейте меня. Бог, к которому я взываю, поменьшей мере, пожелал бы меня. Убейте меня до того, как вы обесчестите меня;душа, которую я ему посвящаю, улетит чистой в его объятия. Я буду освобожденаот муки видеть и слышать столько ужасов каждый день». Подобный ответ, в которомцарило столько добродетели, душевной чистоты, вежливости, сильно напряг членынаших распутников. Некоторые предлагали незамедлительно лишить еедевственности, но Герцог, напомнив им о нерушимых обязательствах, которые онивзяли на себя, довольствовался тем, что единодушно со своими собратьямиприговорил ее к жестокому наказанию в следующую субботу, а пока что приказалподползти на коленях и сосать ртом по четверть часа члены каждого из друзей,предупредив ее, что, если подобное повторится, она уж точно расстанется сжизнью и будет осуждена по всей строгости законов. Бедная девочка подошла,чтобы исполнить первую часть своего наказания, но Герцог, которого разгорячилаэта церемония и который после произнесенного приговора усиленно ласкал ейпопку, гнусно излил все свое семя в хорошенький маленький ротик, грозяпридушить ее, если она отвергнет хотя бы каплю; несчастная кроха проглотилавсе, не без ужасного отвращения. Она сосала по очереди и трех других, но они непролили ничего, И после обычного визита к мальчикам и в часовню, который в тоутро мало что дал (поскольку они отвергли почти всех), все пообедали иприступили к кофе. Кофе подавали Фанни, Софи, Гиацинт и Зеламир. Кюрвалю вздумалосьотодрать Гиацинта в ляжки, заставив при этом Софи устроиться между ляжекГиацинта, чтобы сосать кончик его, Кюрваля, члена, который выступал наружу. Этасцена была забавной и сладострастной; он напряг себе член и заставил мальчугананаправить струю спермы на нос девочки; Герцог, который, благодаря длине своегочлена, был единственным, кто мог бы повторить эту сцену, устроил то же самое сЗеламиром и Фанни. Мальчик пока еще не получал разрядки; таким образом Герцогбыл лишен очень приятного эпизода, которым наслаждался Кюрваль. Дюрсе и Епископпристроили также около себя четырех детей и заставляли их сосать себя; никто некончил, и после короткой сиесты все прошли в гостиную для рассказов, где, когдавсе устроились поудобнее, Дюкло продолжила нить своего повествования.

«С кем-либо другим, кроме вас, господа, – сказала эталюбезная девица, – я не отважилась бы затронуть тот сюжет повествования,который займет у нас всю эту неделю; но каким бы распутным он не был, вашивкусы мне прекрасно известны; вместо того, чтобы бояться вам не понравиться, я,напротив, убеждена в том, что доставлю вам приятное. Вы услышите, предупреждаювас за ранее, ужасные мерзости, но ваши уши созданы для подобного, вашимсердцам они нравятся, и они желают их; я непосредственно приступаю к рассказу.В доме госпожи Фурнье у нас был один старый клиент, которого называли, я незнаю, за что и почему, «кавалером», он имел обычай являться каждый вечер в домдля одной простой, но в то же время странной церемонии: расстегивал штаны итребовал, чтобы одна из нас, по очереди, испражнялась ему внутрь штанов; тотчасже застегивал их и очень быстро выходил, унося этот груз. В то время, как ему«это» поставляли, он напрягал себе член, но никто никогда не видел, чтобы онкончил; никто также не знал, куда он уходил со своей «поклажей», упрятанной вштаны».

«О! Черт подери, – сказал Кюрваль, который не могничего слышать без того, чтобы не сделать то же самое. – Я хочу, чтобы мненасрали в штаны и чтобы я сидел так весь вечер». Приказан Луизон оказать емуэту услугу, старый распутник дал собранию действенное представление о вкусе, окотором собрание только что выслушало рассказ. «Ну, давай, продолжай, –сказал он мадам Дюкло, усаживаясь на канапе, – я вижу, что прекраснаяАлина, моя очаровательная подруга этого вечера испытывает неудобства от этогодела; что касается меня самого, то я чувствую себя прекрасно». Дюкло продолжиласледующими словами:

«Предупрежденная обо все том, что должно было происходить ураспутника, к которому меня послали, я делалась мальчиком; а поскольку мне быловсего двадцать лет и у меня были красивые волосы и хорошенькая фигура, этаодежда была мне очень к лицу Я предусмотрительно, перед тем, как выходить,сделала в штаны то, что господин председатель только что приказал сделать в свои.Мой мужчина ждал меня в постели: я подхожу, он два-три раза сладострастноцелует меня в губы, говоря мне, что я самый красивый мальчик, которого емудоводилось до сих пор видеть; продолжая хватать меня, ом пытается расстегнутьмне штаны. Я делаю вид, что защищаюсь, с единственным намерением посильнееразжечь его желание; он торопит меня, ему это удастся; но как мне описать вамтот восторг, который охватывает его, как только он замечает «поклажу», которуюя несу, и тот пестрый рисунок, который все это вывело на моих ягодицах. «Как,маленький негодник, – говорит он мне, – вы наделали себе в штанишки!…Разве можно допускать такое свинство?» – И спустя мгновение, держа меняпо-прежнему повернутой к себе спиной со спущенными штанами, он возбуждает рукойсебе член, делает толчки, приклеивается к моей спине и выбрасывает струю спермына эту «поклажу», засовывая язык мне в рот».