С ним было очень трудно всю эту осень, но в трезвые часы онначал работать над романом. Я редко видел его трезвым, однако трезвый он всегдабыл мил, шутил по-старому и иногда даже по-старому подтрунивал над собой. Нокогда он был пьян, он любил приходить ко мне и пьяный мешал мне работать почтис таким же удовольствием, какое испытывала Зельда, когда мешала ему. Этопродолжалось несколько лет, но зато все эти годы у меня не было болеепреданного друга, чем Скотт, когда он бывал трезв. В ту осень-осень 1925года-он обижался, что я не хочу показать ему рукопись первого варианта «Ивосходит солнце». Я объяснил ему, что прежде я должен все прочесть сам инаписать заново, а до этого не хочу ни обсуждать роман, ни показывать его комубы то ни было. Мы собирались уехать в Шрунс-местечко в Форарльберге, в Австрии,— как только там выпадет первый снег.

Там я переделал первую половину романа и кончил эту работу,помнится, в январе. Я отвез рукопись в Нью-Йорк и показал Максу Перкинсу виздательстве «Скриб-нерс», а потом вернулся в Шрунс и закончил работу надкнигой. Скотт увидел роман только в конце апреля, когда он был полностьюпереработан и перекроен и отправлен в «Скрибнерс». Я помню, как мы шутили с нимпо этому поводу и как он волновался и горел желанием мне помочь-как всегда,когда работа уже сделана. Но пока я переделывал книгу, его помощь мне была ненужна.

Пока мы жили в Форарльберге и я переделывал роман, Скотт сженой и дочкой уехали из Парижа на воды в Нижние Пиренеи. У Зельды началосьвесьма распространенное кишечное заболевание, которое вызываетсязлоупотреблением шампанским и которое в те времена считалось колитом. Скотт непил, он старался работать и звал нас в Жуан-де-Пэн в июне. Они подыщут для наснедорогую виллу, на этот раз он не станет пить, и все будет как в добрые старыевремена: мы будем купаться, станем здоровыми и загорелыми и будем пить одинаперитив перед обедом и один перед ужином. Зельда выздоровела, оба оничувствуют себя прекрасно, и его роман продвигается блестяще. Он должен получитьденьги за инсценировку «Великого Гэтсби», идущую с большим успехом, и за правона экранизацию, и поэтому ему не о чем беспокоиться. Зельда чувствует себявеликолепно, и все будет в порядке. В мае я жил один в Мадриде, и работал, иотправился в Жуан-де-Пэн, куда я прибыл на поезде из Байонны в третьем классе истрашно голодный, потому что по собственной глупости остался без денег ипоследний раз ел в Андайе на франко-испанской границе. Вилла оказалась милой,Скотт жил неподалеку в чудесном доме, и я был рад увидеться со своей женой,которая прекрасно вела хозяйство на вилле, и с нашими друзьями; аперитив передобедом был превосходен, и мы повторили его несколько раз. Вечером в нашу честьв «Казино» собралось общество-совсем небольшое: Маклиши, Мэрфи, Фиц-джеральды имы, жившие на вилле. Никто не пил ничего, кроме шампанского, и я подумал, какздесь весело и как хорошо здесь писать. Тут было все, что нужно человеку, чтобыписать, — кроме одиночества. Зельда была очень красива-золотистый загар,темно-золотистые волосы — и очень приветлива. Ее ястребиные глаза были ясны испокойны. Я подумал, что все хорошо и что в конце концов все обойдется, но тутона наклонилась ко мне и открыла свою великую тайну: «Эрнест, вам не кажется,что Христу далеко до Эла Джолсона?»

Никто в то время не обратил на это внимания. Это был простосекрет Зельды, которым она поделилась со мной, как ястреб может поделитьсячем-то с человеком. Но ястребы не делятся добычей.

Скотт не написал ничего хорошего, пока не понял, что Зельдапомешалась.

Проблема телосложения

Много позже, уже после того, как Зельда перенесла своепервое так называемое нервное расстройство, мы как-то оказались одновременно вПариже, и Скотт пригласил меня пообедать с ним в ресторане Мишо на углу улицыЖакоб и улицы Святых Отцов. Он сказал, что ему надо спросить меня о чем-тоочень важном, о том, что для него важнее всего на свете, и что я долженответить ему честно. Я сказал, что постараюсь. Когда он просил меня сделать емучто-нибудь честно-а это не легко было сделать, и я пытался выполнить егопросьбу, — то, что я говорил, сердило его, причем чаще всего уже потом, когда унего было время поразмыслить над моими словами. Он был бы рад их уничтожить, аиногда и меня вместе с ними.

За обедом он пил вино, но оно на него не подействовало, таккак перед обедом он ничего не выпил. Мы говорили о нашей работе и о разныхлюдях, и он спрашивал меня о тех, кого мы давно не встречали. Я знал, что онпишет что-то хорошее и по многим причинам работа у него не ладится, но говоритьон хотел со мной не об этом. Я все ждал, когда же он перейдет к тому, о чем ядолжен сказать ему правду, но он коснулся этой темы только в самом конце,словно это был деловой обед.

Наконец, когда мы ели вишневый торт и допивали последнийграфин вина, он сказал:

— Ты знаешь, я никогда не спал ни с кем, кроме Зельды.

— Нет, я этого не знал.

— Мне казалось, что я говорил тебе.

— Нет. Ты говорил мне о многом, но не об этом.

— Вот про это я и хотел спросить тебя.

— Хорошо. Я слушаю.

— Зельда сказала, что я сложен так, что не могу сделатьсчастливой ни одну женщину, и первопричина ее болезни-в этом. Она сказала, чтовсе дело в моем телосложении. С тех пор как она мне это сказала, я не нахожусебе места и хочу знать правду.

— Пойдем в кабинет, — сказал я.

— Куда?

— В туалет, — сказал я.

Мы вернулись в зал и сели за свой столик.

— Ты совершенно нормально сложен, — сказал я. — Абсолютно. Итебе не о чем беспокоиться. Просто, когда смотришь сверху, все уменьшается.Пойди в Лувр и погляди на статуи, а потом приди домой и посмотри на себя взеркало.

— Эти статуи могут быть непропорциональны.

— Нет, они очень неплохи. Многих людей вполне удовлетворилобы такое телосложение.

— Но почему она так сказала?

— Для того чтобы сбить тебя с толку. Это древнейший в миреспособ сбить человека с толку. Скотт, ты просил меня сказать тебе правду, и ямог бы сказать тебе значительно больше, но это правда, и остальное не важно.Можешь сходить к доктору.

— Не хочу. Я хотел, чтобы ты сказал мне честно.

— Теперь ты веришь мне?

— Не знаю, — сказал он.

— Пошли в Лувр, — сказал я. — Он совсем рядом, толькоперейти мост.

Мы пошли в Лувр, и он посмотрел на статуи, но все ещесомневался. — Одна девушка, — сказал он, — была очень мила со мной. Но послетого, что сказала Зельда…