– Василий Сталин – это антисоветчик, авантюрист, – говорил Суслов. – Надо пресечь его деятельность, отменить указ о досрочном освобождении и водворить обратно в заключение.

В решении Президиума ЦК записали:

«В связи с преступным антиобщественным поведением В. Сталина отменить постановление Президиума Верховного Совета СССР от 11 января 1960 года о досрочном освобождении В. Сталина от дальнейшего отбытия наказания и снятии судимости; водворить В. Сталина в места лишения свободы для отбытия наказания согласно приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР от 2 сентября 1953 года».

Василия Сталина вернули в тюрьму.

Сталинского зятя Юрия Андреевича Жданова, который заведовал в ЦК КПСС отделом, тоже выслали из Москвы. После смерти вождя беседу с ним провели сразу три секретаря ЦК – Суслов, Поспелов и Шаталин.

Суслов поинтересовался у своего недавнего подчиненного:

– Где вы работали до аппарата ЦК?

– Был ассистентом в Московском университете.

– Видимо, вам целесообразно туда вернуться, – констатировал Суслов.

Но оставлять его в столице не захотели.

Через неделю Жданова вызвали вновь и сделали иное предложение:

– ЦК считает, что вам следует получить опыт местной партийной работы. Было бы полезно поработать в отделе науки Челябинского или Ростовского обкома.

Юрий Андреевич выбрал Ростов, где до войны работал Суслов. Там и остался, больше его не трогали.

Через десять с лишним лет от Суслова будет зависеть судьба бывшей жены Юрия Жданова и дочери вождя – Светланы Иосифовны Аллилуевой (Сталиной). Ее личная жизнь тоже складывалась не слишком удачно. Светлана связала свою жизнь с индийским коммунистом. Браджеш Сингх жил в Москве и работал переводчиком в Издательстве иностранной литературы. Осенью 1966 года муж – он был значительно старше – тяжело заболел, и Светлана обратилась в ЦК с просьбой разрешить отвезти его на родину, в Индию для лечения. Ее пригласили к Михаилу Андреевичу.

Светлана Аллилуева записала этот разговор:

«Суслова я видела при жизни отца несколько раз, но никогда не говорила с ним. Он начал: “Как живете? Как материально? Почему не работаете?”

Но я позволила себе напомнить о моем письме: “Разрешат ли мне то, о чем я прошу? Мы оба просим. Неужели нельзя удовлетворить последнее желание человека?”

Суслов нервно двигался, сидя за столом. Бледные руки в толстых склеротических жилах ни минуты не были спокойны. Он был худой, высокий, с лицом желчного фанатика. Толстые стекла очков не смягчали исступленного взгляда, который он вонзил в меня.

“А ведь ваш отец был очень против браков с иностранцами. Даже закон у нас был такой!” – сказал он, смакуя каждое слово.

“Ну что ж, – сказала я, по возможности вежливо, – он в этом ошибался. Теперь это разрешено всем – кроме меня”.

Суслов дернулся и немного задохнулся. Руки завертели карандаш.

“За границу мы вас не выпустим! – сказал он с предельной ясностью. – А Сингх пусть едет, если хочет. Никто его не задерживает”.

“Он умрет!” – сказала я, чувствуя, что сейчас надо говорить короче. – “Он умрет здесь, и очень скоро. Эта смерть будет на совести всех нас, и на моей совести! Я не могу допустить этого. Это будет стыд и позор всем нам”.

“Почему позор? Его лечили и лечат. Никто не может упрекнуть нас, что мы не оказывали помощи. Умрет – так умрет. Он больной человек. А вам нельзя за границу. Будут провокации”.

“Какие провокации? Причем тут провокации?”

“Да вы не знаете! – ответил он. – А вот когда я поехал в Англию вскоре после войны, то наш самолет уже в аэропорту встретила толпа с плакатами: ‘Верните нам наших жен!’ – Понимаете?! Вы не знаете, что это такое, – словом, политические провокации будут на каждом шагу. Мы вас же хотим уберечь от всего этого”.

“Что вас так тянет за границу? – спросил он напоследок, как будто я просила пустить меня в туристское турне. – Вот вся моя семья и мои дети не ездят за рубеж и даже не хотят! Неинтересно!” – произнес он с гордостью за патриотизм своих близких.

Я ушла, унося с собой жуткое впечатление от этого ископаемого коммуниста, живущего прошлым, который сейчас руководит партией».

Похоже, Михаил Андреевич плохо знал своих детей: со временем его дочь с семьей уедет в Австрию, где и останется…

31 октября 1966 года муж умер у Светланы на руках. Он завещал похоронить его на родине. Светлана Аллилуева попросила разрешения исполнить его последнюю волю. Через полгода ее, скрепя сердце, отпустили. Правда, с сопровождением, но не уследили. 7 марта 1967 года в Дели дочь Сталина пришла в американское посольство и попросила политического убежища. В Соединенных Штатах засела за книгу воспоминаний «Двадцать писем к другу». Нарисовала портрет отца, который повсюду видел врагов: «Это было уже патологией, это была мания преследования от опустошения, от одиночества… Он был предельно ожесточен против всего мира».

Старую гвардию – на пенсию

В начале января 1957 года высшее руководство страны обсуждало одну из важнейших идей Хрущева – заменить отраслевой принцип управления промышленностью территориальным. Никита Сергеевич предлагал упразднить большинство союзных министерств и передать рычаги управления предприятиями на места, чтобы не командовать всем из центра.

Реорганизация вызвала противодействие старой гвардии – членов Президиума ЦК, которым не нравились новации первого секретаря. Хрущев с ними не считался, новые идеи обсуждал с молодежью, которую продвигал, а ветеранов ставил перед свершившимся фактом.

В высшем партийном органе собралась критическая масса обиженных на Хрущева людей, – Маленков и Молотов, которых он оттер от власти, а также Булганин, Каганович и Ворошилов, которых он распекал при всяком удобном случае. Ничего общего у них не было, кроме главной цели – убрать Хрущева. Они объединились против него, как в пятьдесят третьем против Берии.

Все они ошибались в Никите Сергеевиче, принимая его за простачка. Привыкли, что Сталин ернически именовал его «Микитой». А Никита Сергеевич оказался талантливым политиком. Живой и энергичный, он легко обошел своих неповоротливых соратников. Все они сильно себя переоценивали и не замечали, как быстро он окреп, как стремительно освоился в роли первого человека. Они предполагали, что им легко удастся скинуть Хрущева.

Молотов видел себя на его месте, Булганина намечали председателем КГБ, Маленкова и Кагановича – руководителями правительства.

18 июня 1957 года на заседании Президиума ЦК намечалось обсудить вопрос об уборке урожая и хлебозаготовках. А Хрущев предложил всему составу Президиума отправиться в Ленинград на празднование 250-летия города.

Первым возразил Климент Ефремович Ворошилов:

– Почему все должны ехать? Что, у членов Президиума нет других дел?

Лазарь Моисеевич Каганович поддержал маршала, объяснил, что он занят уборкой урожая:

– Мы глубоко уважаем Ленинград, но ленинградцы не обидятся, если туда поедут не все, а несколько членов Президиума.

Никита Сергеевич в привычной для него резкой манере обрушился на осмелившихся