Маленький, щуплый, голос тонкий — кто разберет? Потом только Конрад Карлович разглядел, что у мальчика желтые, прокуренные зубы. Впрочем, разве у четырнадцатилетних сейчас не бывает желтых, прокуренных зубов!

Всю силу своего праведного гнева Карлович обрушил на Вову Сокола. Вова отбивался как мог. В итоге Карлович настучал Вольфрамовичу, и вождь решил провести разборку в своем кабинете с участием, конечно, обеих конфликтующих сторон.

— Что прикажете делать? — кричал Карлович. — Этот желтый мерзавец пристает к моей жене. И все из-за вашей глупости, из-за отсутствия у вас элементарной образованности и культуры.

— Кому нужна твоя жена? — зудел Вова в ответ. — Тоже мне звезда…

— Вы еще и хамите. Он еще и хамит. Владимир Вольфрамович, я прошу оградить меня…

Вождь слушал ругань своих подчиненных вяло, без всяких эмоций. Потом он тихо сказал:

— А где желтый мальчик?

— Дома сидит. Он никуда идти не хочет, — ответил Конрад Карлович.

— К жене к его пристает… — прыснул Вова.

— Я бы попросил… Владимир Вольфрамович, ну оградите меня, пожилого, заслуженного человека, от оскорблений…

— Застуженного в нескольких местах… — не останавливался Вова.

— Вот что, — заявил вождь. — Приведите мне мальчика. Я не могу без мальчика. Мне нужно посмотреть…

Через двадцать четыре часа в том же кабинете собрались те же и мальчик.

— Ты почему работать не хочешь? — спросил мальчика вождь.

— Халесий лабота лапотать хацю, плахой лапота не хацю, — сказал мальчик.

— Вот видите, — закричал Конрад Карлович, — он мне это каждый день говорит.

— А хорошая работа — это что? — допытывался вождь.

— Халесий лапота — телевизер говолить, плахой лапота — мешки таскать.

— Значит, мешки таскать ты не любишь, — покачал головой вождь.

— Не любю… — подтвердил желтый мальчик.

— А в телевизоре выступать любишь?

— Любю…

— Так… — воскликнул Семаго, — попрошу освободить помещение. Хочу пообщаться с вьетнамским товарищем один на один.

Вова с Конрадом Карловичем вышли. Через три минуты вождь выскочил из кабинета в приемную с криком:

— Срочно врача. Человеку плохо.

Вова с Карловичем вбежали в кабинет первыми. Мальчик закрывал своим кулачком окровавленный нос.

— Надо же… Неожиданно пошла кровь из носа, — шумел вождь. — Последствия химических боеприпасов, примененных американскими империалистами. Ну-ка посмотри на меня. Сейчас ничего…

— Да-да, — кивал мальчик.

— Вот, а вы морочили нам голову. — Семаго зыркнул на коллег. — Прекрасный парень. Прекрасно все понимает. Согласен на любую работу. Будет клеить листовки на морозе. Будешь клеить листовки, терпила?

— Буду, буду, — испуганно отвечал вьетнамец.

— Молодец. У нас один активист недавно отморозил себе руки. Мог устроить костер из партийной литературы, чтобы обогреться, пока ждал автобуса, но не посмел этого сделать. И в итоге потерял конечности.

— Нижние или верхние? — сострил Сокол.

— Прекратите ваши идиотские шутки. Речь идет о партийном герое, — запищал Конрад Карлович.

— Ну ты, друг вьетнамцев, помолчи.

Вождь заулыбался. Ему, как обычно, нравились внутрипартийные схватки.

— Вы не имеете права так разговаривать со мной. Я прошу вашего вмешательства, уважаемый Владимир Вольфрамович.

— Ты по любому поводу требуешь вмешательства шефа. Тебя, может, в сортир на руках носить? Барин, блин… Герой вьетнамской войны, — шипел Вова.

— Нет, вы послушайте… Сам привел мне его… И теперь издевается. Я больше терпеть этого не буду… — Конрад Карлович бросился на Вову. От неожиданности тот потерял инициативу. Очнулся Вова уже на полу. Конрад Карлович стоял над ним и трясся от злости. Эффект внезапности прошел. Сокол вскочил. Еще какие-то секунды, и он бы жестоко наказал за вероломство ветерана партии. Но вдруг кто-то верткий подсек Вову сбоку. Сокол опять оказался на полу. Но теперь уже на нем плотно сидел… вьетнамец.

— Вот, молодец, как любит папу! — захохотал вождь. — Молодец. Вот вам приемный ребенок! А вы на него баллон катили!

— Отпусти, скотина! — визжал Вова. — Я тебя паспорта лишу.

— Не лисись, — шептал вьетнамец, — паспорт не ты даесь. Паспорт вождь наш товарищ Семаго дает.

— Какой умный мальчик! Как прекрасно воспитан! Не понимаю, чем вы, Конрад Карлович, были недовольны. Отпусти, дорогой, дядю. А то у дяди болит ручка.

Вьетнамец отпустил Вову. Поруганный Сокол поднялся со словами:

— Ну ладно, суки, покупайте бронированные тачки. Я вам покажу взятие Сайгона.

Стороны конфликта еще порычали друг на друга, еще пообменивались оскорблениями, но потом угомонились, решив не покупать бронированные тачки и отменив взятие Сайгона.

Вождь приехал на международную конференцию «Исторические и философские основы импорта курятины в Россию» с небольшим опозданием. Его ждали. Из присутствующих он был самым высоким должностным лицом. Слово он получил немедленно. Взойдя на трибуну, вождь оглядел аудиторию. Для начала выступления ему требовался первый толчок, первая зацепка. Взгляд Вольфрамовича упал на иностранную надпись под микрофоном. Зацепка появилась.

— Вот смотрю на микрофон, — тихо заговорил Семаго, — и думаю: почему наш микрофон иностранного производства? Мы что, не в состоянии сделать микрофон? Если мы делаем ракеты, то неужели мы не сделаем микрофон? Или кому-то это выгодно, — повысил голос вождь, — за мелкую взятку ввозить всякую дрянь, а наш рабочий и инженер пусть сидят без работы, без зарплаты, пусть умирают с голоду?!

В этот момент в зал вошла высокая блондинка. Вождь поймал ее боковым зрением.

— И почему же наш чиновник такой падкий на взятки? Часто он сам не виноват. Часто на взятки его толкают женщины.

Вождь хотел было развить тему женщин, толкающих на преступления, но в зал вошел военнослужащий и ткнул его мысль в другую сторону.

— Раньше женщина звала на подвиг. Русский офицер рисковал ради нее жизнью. Именно на людях, готовых на смерть, держалась наша армия. На офицерах — героях, на мужественных солдатах. Офицер, не готовый жертвовать собой, офицером не является. Пусть идет работает сантехником. Сантехнику гибнуть не обязательно.

Далее вождь затронул проблемы коммунального хозяйства, квартирной платы, водоснабжения больших и малых городов, работы отдельных дочерних предприятий «Газпрома», перехода на летнее время, обострения ситуации вокруг и внутри Ирана, бюджетной политики США, урегулирования израильско-палестинского конфликта. Про курятину вождь, впрочем, не забыл.

— Ввозить куриное мясо из-за границы — национальный позор. Тем более они там, в Америке, кормят куриц всякой гадостью, химией, а наш крестьянин, слава богу, денег на химию не имеет.

Организаторы семинара были шокированы. Такое выступление явно не совпадало с их планами. И они, организаторы, сделали трагическую ошибку. Им надо было бы пропустить мимо ушей заявление Семаго, и он сразу переключился бы на космическую или, допустим, футбольную тематику, но кто-то из президиума не выдержал и громко сказал фразу:

— Насчет химии это надо еще доказать.

— Что доказать? — взорвался Семаго. — Что кому доказать? Мерзавцы, подонки, пятая колонна, цэрэушники проклятые! Кому я должен доказывать?! Жуем гадость, объедки, натовские запасы пятидесятых годов. Курицу