— Наверно, — глаза билетерши недобро блеснули. — Но я вам еще вот что должна сказать: я несколько дней тому назад видела в театре сына покойной Томской.

— Да? И чем же он здесь занимался?

— Прятался, не пойму от кого. У нас ведь ремонт. И не только я его приметила. Он под маляра маскировался...

— А точно не помните, когда это было? — хотел уточнить Степанов.

— Когда на Скромного балка упала. Да, кажется, тогда.

Но тут в коридоре послышался явственный шум. Поперхнувшись чаем, Степанов снова кинулся в коридор. Теперь он услышал голос, обрывок фразы. Перепрыгивая через три ступеньки, он бросился в фойе. Нет, тихо. Значит, он бежал не в том направлении? Хрустнуло разбитое стекло. Подбежал Битнев.

— Погоди, — остановил его Степанов. — Я уверен: это в уборной Томской. Я уже слышал нечто подобное.

Они рванулись к уборной покойной солистки. Так и есть: разорванная бумажка трепетала на сквозняке. Степанов забыл, что в таком виде бумага пребывает уже не первый день. Теперь следователю казалось, что бумажку разорвали только что. Он влетел в комнату.

Стекло было разбито. В уборной было холодно. Степанов попытался вспомнить: когда же могли разбить стекло? Только что? Или уже давно? Тогда! И до сих пор не вставили? На эти вопросы не было ответов. Степанов выглянул наружу. Так, машины премьерского кортежа. Вдруг что-то словно толкнуло следователя. Прямо под окнами, на карнизе, четко вырисовывалась человеческая фигура. Человек прижимался к стене. Ему явно грозила опасность сорваться вниз с высоты почти четвертого этажа. Возле машин появились Сафьянов, Царедворский и Даниил Евгеньевич. Кажется, они и не подозревали о том, что творилось прямо у них над головами.

— Эй! — крикнул Степанов.

Сафьянов запрокинул голову, пытаясь разглядеть, кто кричит. Подскочили телохранители. Все они заметили Степанова, но заметили и человека, стоявшего на карнизе. Человек, кажется, впал в отчаяние. Подняв правую руку, он ударил локтем в стекло близкого к нему окна. На его счастье, стекло разбилось, а окно оказалось достаточно широким. Он сумел впрыгнуть в комнату. Охрана Сафьянова бросилась в театр. Степанов, в свою очередь, побежал туда, где, как ему казалось, должен был скрываться человек, только что замиравший на карнизе. Но человек опередил Степанова и теперь летел по боковой лестнице. Степанов только поравнялся с дверью комнаты, откуда выскользнул беглец, но тут люминесцентные лампы на потолке замигали, издавая противный жужжащий звук. Степанов проскочил приоткрытую дверь и почти успел добежать до лестницы, когда вдруг услышал за спиной вопль изумления и ужаса.

Следователь обернулся. Он заметил кокошник Снегурочки. Какие-то две тени стремительно приближались к остановившемуся поодаль Битневу.

Снегурочка и ее неведомые спутники промчались мимо Андрея Алексеевича.

— За ними! — крикнул Степанов.

Битнев развернулся и выхватил табельный пистолет. Степанов продолжал преследовать беглецов. Но на успех он уже больше не надеялся. Он даже не совсем теперь понимал, за кем же он гонится. Он слышал за спиной топот ног Битнева и телохранителей Сафьянова.

Степанов повернул в подвал и столкнулся с билетершей.

— Это Антон! — кричала она. — Это сын Томской! — Она показывала, куда надо бежать.

Все последовали в указанном ею направлении. Начальник службы безопасности премьера убеждал Сафьянова остаться:

— Там опасно, опасно!

Но премьер требовал, чтобы его пропустили:

— Если ты сейчас не пропустишь меня, я тебя уволю.

Рослый детина вынужден был уступить.

— У Антона ключ от тоннеля! — кричала билетерша.

Наконец-то подбежали к двери, ведшей в тоннель. Она была открыта, но свет в тоннеле не горел. Наконец разобрались с рубильником и тогда увидели Антона. Он был мертв, его явно застрелили с близкого расстояния, кожа была опале- на, модная куртка разодрана.

Подошел Сафьянов и высказал свое мнение:

— Антона убил человек, которому он доверял. Бедный мальчик.

Все, кроме билетерши, наклонились над трупом.

— Он напал на меня, как сумасшедший, — повторяла билетерша со страхом. — Видели бы вы его глаза!

— Что за глаза такие? — повернулся к ней Степанов.

— Ужасные глаза, ужасный взгляд. И кричал: давай, мол, ключ! Отнял у меня всю связку ключей...

— Наверно, я за ним гнался, — решил Степанов.

— Нет, по-моему, за ним еще кто-то гнался, — возразила билетерша.

Сафьянов выпрямился и оглядел окружающих.

— А не мог он застрелиться? Антон не мог застрелиться? — парадоксально предположил премьер.

— Да — согласился Степанов, — пожалуй, мог. Вон и рука соответствующим образом повернута.

Сафьянов попросил своих охранников повернуть труп.

— Нельзя, нельзя! — крикнул Степанов.

Но, несмотря на его возражения, труп все же перевернули.

— Ни пистолета, ни стреляных гильз нет. Или он не стрелялся, или кто-то успел унести оружие.

— Да нет, так не стреляются.

— Почему же? В состоянии аффекта, например!

Диалог Сафьянова и Степанова прервала тревожная реплика Битнева:

— Она меня задела рукой, ледяной рукой!

— Кто? Кто задел?

— Снегурочка ваша!

— И ты упустил ее?

— Да ведь их трое, вы знаете. И может, они еще в театре.

Сафьянов распорядился обыскать театр. Его телохранители подчинились без особого энтузиазма. По-видимому, они не очень любили выполнять задания, не относящиеся к их прямым обязанностям.

Битнев разглядел Снегурочку и ее спутников лучше, чем Степанов. В руках одного из мужчин был довольно солидный сверток. Но непонятно, куда они исчезли.

События возможно было реконструировать следующим образом: из уборной матери Антон перебрался по карнизу к костюмерной, он запрыгнул вовнутрь и своим появлением испугал Снегурочку и ее спутников, очевидно, воров. Кстати, днем выяснилось, что украден костюм Снегурочки. Больше ничего грабители не взяли.

Степанов обратился к результатам видеонаблюдения. Но оказалось, что электричество, как назло, барахлило и потому ничего толком камеры не запечатлели. К обеду появилась еще одна новость. Антона застрелили из пистолета, изъятого у убитого охранника. Но как же такое могло произойти, ведь пистолет давно находился в сейфе в качестве вещественного доказательства?

Даниил Евгеньевич решительно объявил после совещания, что Антон Витальевич Томский покончил с собой. Степанов решил, что это версия Сафьянова, принятая начальником к сведению.

Степанов и Битнев шли пешком под легким снежком, падавшим с низкого неба редкими хлопьями.

— Сумасшедшие люди эти артисты, — нарушил молчание Андрей Алексеевич.

— Почему ты так решил? — спросил Степанов. Он даже немного обиделся, потому что уже чувствовал себя приобщенным к искусству.

— Вследствие личного общения, — отрубил Битнев.

— Да ты ни с кем особенно близко не общался. Разве что с билетершей.

— А мне хватило.

Они подошли к афише Большого.

— А ты разве не понял? Старуха-билетерша — это воплощенное будущее тех, кто сегодня считается