Эньбо почувствовал, что сам слегка улыбается, сказал:

– Нет, не вернулся, но я хотел бы, чтоб он вернулся.

Обычно не говорящий ни слова Цзянцунь Гунбу сказал:

– Да, так лучше всего…

Не стало Зайца, в семье не стало о ком с особым вниманием заботиться, все сидели расслабившись. Слушали, как Эньбо рассказывал про свирепое большое пламя, охватившее всю гору хвороста и дров и маленькую-маленькую фигурку на её вершине. Он говорил, что казалось, будто не тело сгорает в огне, а что языки огня, дрожа, тянутся вверх и танцуют вокруг. Горячие языки пламени словно облизывают маленькую фигурку, словно одежду снимают с неё слой за слоем, и бедная фигурка с каждым разом становится всё меньше. В конце уже вся огромная пирамида дров разгорелась и стала светящеся-красной, потом эта огненная пирамида обрушилась, и фигурка исчезла.

Они дожидались, пока груда костра догорит. Обычно из пепла выбирали кусочки костей. Но когда угли уже остывали и покрывались пеплом, прилетел ветер, легко приподнял этот пепел и развеял повсюду. А рассеяв пепел, ветер прекратился. В итоге на земле, кроме спёкшейся красно-рыжей глины, ничего не осталось…

– Это просто поразительно! – таким восхищённым восклицанием окончил свой рассказ Эньбо.

– Небо забрало его к себе.

– Он такой добрый, такой слабый, такой чувствительный, совсем не для этого мира.

– Он хочет, чтобы мы забыли его, – подвела итог бабушка Эсицзян. – Так давайте забудем…

Эсицзян взяла приготовленный для праха глиняный горшочек и снова наполнила его солью, которая, высыпанная недавно, так и лежала горкой, потому что не нашлось подходящего сосуда, на какой-то газете, в которой никто не мог разобрать ни одного иероглифа.

Лэр Цзинцо с особенным смыслом вглядывалась в глаза Эньбо, в её лице, в отличие от обычного, было сильное оживление.

Цзянцунь Гунбу тоже сказал:

– Если хочется сделать эту тяжёлую жизнь немного легче, надо бы ещё забыть и того, кто бросил эту петарду…

– Нет.

– Нет.

Он ещё не успел договорить, а Эньбо и Лэр Цзинцо одновременно сказали «нет». Сказав, они посмотрели друг на друга, и оба взгляда были полны решимости. Эти мужчина и женщина, спавшие в одной постели, давно так не смотрели в глаза друг другу.

Боль от потери сына прошла скорее, чем можно было думать, но семя ненависти, однажды посеянное в душе, очень трудно вынуть оттуда.

Цзянцунь Гунбу в бытность свою в монастыре глубоко и подробно изучал буддийские книги, в них всё говорится о пути добра и милосердия, но теперь он понял, что если семя ненависти попало в сердце, то все эти заклинания и уговоры совершенно бесполезны.

Ему не было причины слишком долго сокрушаться из-за того, что увещевания быть милосердными потеряли силу. В нынешнем мире эти увещевания полностью вычищены из жизни новым общественным порядком, так какой теперь смысл рассуждать, есть ли или нет в них силы?

Бывший лама помотал головой, отгоняя это от себя, освобождаясь.

Поскольку в доме был умерший, производственная бригада прислала людей специально передать, что им даётся несколько дней отпуска, отдохнуть два-три дня, прийти в себя, а потом уже выходить на работы.

– Пока пастух отдыхает, овцы сдохнут с голоду… – Цзянцунь Гунбу вышел, а через какое-то время те, кто сидел в доме, услышали, как он гонит стадо овец через деревенскую площадь; доносившееся сквозь беспорядочный топот их копытцев блеяние казалось особенно беспомощным и печальным.

Лэр Цзинцо тихо сказала:

– Я устала, производственная бригада разрешила мне не ходить сеять, я хочу немного поспать… – Сказав, тут же прижалась к мужу и положила голову ему на колени.

Эньбо сказал:

– Мне они тоже разрешили не ходить в горы рубить деревья, прижмись ко мне и спи спокойно…

Бабушка смотрела, как эти муж и жена, много лет бывшие словно чужие, снова жмутся друг к другу. Она сложила вместе ладони в благодарственном жесте невидимому божеству, сказала:

– Вы отдыхайте, я выйду похожу.

Она вернулась к себе в комнату и переоделась во всё чистое.

Выйдя из дома, Эсицзян увидела, что стадо овец, которое пас лама Цзянцунь Гунбу, уже разбрелось по склону горы. Она сказала: «О, бедный брат мой…»

Выйдя из деревни, она медленно побрела туда, где сожгли Зайца.

Она знала, что тень, словно призрак, идёт за ней следом. Она знала, кто это. Но она не хотела думать об этом. Этот человек хотя и живёт по-прежнему в деревне, но с этих пор с ними больше ничем не связан. Только потому, что в их семье появился тот, который теперь уже ушёл, только поэтому этот человек вошёл в их жизнь.

Теперь тот вернулся на небо. Этот дикарь теперь больше с ними никак не связан.

Пройдя часть пути, она ощутила, что этот человек всё ещё идёт за ней следом, и тихо сказала:

– Даже собака идёт за тем, у кого есть кость, зачем идти за бесполезной старухой, у которой ничего нет?

Она слышала, как Гэла у неё за спиной сдавленным голосом позвал:

– Бабушка…

Но она не обернулась, потому что сказала сама себе, что ничего не слышала. Когда надо было ничего не слышать, она могла быть глухой старухой.

Она просидела весь этот день там, где только что сожгли тело, глядела на островок обожжённой красно-рыжей земли.

Вокруг красно-рыжей обожжённой земли был круг опалённой травы. А вокруг опалённой травы был ярко-зелёный луг, как и положено в это время года.

Старуха сидела на зелёной траве, смотрела на красную запёкшуюся глину, на которой, и правда, как и говорил Эньбо, не было совсем пепла – ни пепла от костра, ни пепла от сгоревшего тела.

Она невольно воскликнула:

– Как же чисто сгорел!

Эсицзян выпрямилась, села ровно, задумавшись, и снова повторила с восхищением:

– Как же чисто ушёл!

Она посмотрела на небо, потом посмотрела на серую, словно покрытую пеплом, деревню внизу горы, где каждый день жизни пропитан пылью, и у неё вдруг возникла мысль не возвращаться больше туда, в такую жизнь.

Позади неё за спиной вздымалась скала, где раньше совершали небесное погребение. Когда ещё не пришёл новый общественный строй, её муж оттуда ушёл из этой деревни. И тоже, как и его никогда им не виденный внук, очень чисто ушёл, не оставив за собой ни пылинки.

Она было хотела сказать что-то этому человеку, но этот человек ушёл уже больше десяти лет назад, она даже не могла толком вспомнить, как он выглядел. Как говорить с тем, кого даже облика не помнишь? Не получится.

Поэтому и необходимость что-то