лет назад, теперь Гэла вырос… Пока Эньбо идёт навстречу, его голова опущена, и только когда они сходятся, Эньбо поднимает наполненные кровяными ниточками глаза и смотрит на него… Но Гэла больше не боится и больше не полон необъяснимого смущения и стыда…

Можно сказать и так: когда по ведущей от мельницы к Счастливой деревне, то поднимающейся, то ныряющей вниз дорожке издалека навстречу идёт человек, то сначала из-за бугра показывается голова в войлочной шляпе, то поднимается, то пропадает, потом появляются широкие плечи, а затем и вся мощная, крепкая фигура – словно чёрт выступает из земли и надвигается на тебя…

Раньше Гэла всегда ощущал страх, всегда чувствовал необъяснимый непонятный стыд. Но теперь нет. Он поднимает голову, смотрит прямо, и хотя в сердце ещё ощущается лёгкая слабость, в его глазах горит огонь ненависти, от которого та ненависть в испещрённых красными прожилками глазах сменяется сомнением и нерешительностью, а потом и взгляд и голова никнут…

Гэла, словно обжёгшись о раскалённый уголь, отпрыгивает на обочину. Он стоит с опущенными вдоль тела руками, словно в ожидании собственной судьбы, дожидаясь, пока подойдёт к нему человек, считающий, что это он убил его сына, в ожидании небывалой злой кары на свою голову…

Гэла сдерживает дыхание, отрешённо, безропотно ждёт. Он вслушивается в шарканье приближающихся шагов, он даже слышит шумное, как у дикого зверя, тяжёлое прерывистое дыхание. Но этот человек где-то совсем рядом останавливается. Потом снова звучат шаги, шаги удаляются…

Гэле кажется будто он во сне, всё вокруг смутно, неясно. Гэла широко раскрывает глаза, оглядывается по сторонам: с трёх сторон к нему идут три совершенно безлюдные дороги.

Из недалёкой лесной чащи доносится бесконечное кукование кукушки. Гэла мотает головой, это всё, конечно же, сон. Ему немного страшно, но бояться этого не надо, потому что он всё сделал так, как научила бабушка Эсицзян перед тем как уйти. Бабушка говорила, когда у Эньбо и Лэр Цзинцо будет новый ребёнок, тогда подозрение и ненависть уйдут из их сердец…

Гэла пожимает плечами, снова мотает головой, словно отгоняя видение.

Расслабленный и совершенно свободный, он идёт по широкой пустой дороге. Он видит нагруженные брёвнами грузовики и людей, стоящих в кузове. Дорога идёт вперёд, грузовик с брёвнами и людьми надвигается на него. Очень скоро он врезается в людскую толпу. Но всё равно его никто не видит. Зато он видит всё. Он видит, что у Лэр Цзинцо на спине в красивой пелёнке привязана недавно родившаяся девочка, в личике этой девочки нет совсем ничего, что напоминало бы Зайца.

Он говорит:

– Эй, ты такая красивая!

Ребёнок пугается, плачет. Эньбо слышит плач, подходит успокоить девочку. Он улыбается Эньбо почти заискивающей улыбкой, но тот вроде бы даже не замечает. Тогда он делает обиженное лицо, тот снова смотрит и словно не видит.

Ему становится слегка тревожно.

Подойдя к машине, он видит аккуратно уложенные берёзовые брёвна. Он трогает свежие спилы, чувствует запах древесины, но не может почувствовать их на ощупь. Ему немного страшно. Неужели он действительно привидение?

Словно для того, чтобы всё удостоверить, какой-то похожий на ответственного работника человек с ведёрком красной краски идёт к брёвнам и проходит прямо сквозь него.

На каждом круглом спиле он аккуратно рисует ярко-красный подсолнух. Все глаза устремлены на этого человека, пока он рисует подсолнухи с пустой серединкой, а потом в центре каждого цветка рисует ярко-красное сердце. На одном дыхании он нарисовал несколько десятков абсолютно одинаковых цветков, потом положил кисть, похлопал в ладоши и сказал:

– Вот так! Теперь эти брёвна точно будут в подарок Дворцу Десяти Тысяч Лет!

Гэла внезапно понимает, что в тот день он ушёл вместе с бабушкой.

Осознав это, он чувствует, как душа его начинает таять.

Он из последних сил снова идёт к Эньбо, гримасничает прямо перед его лицом, но Эньбо не видит. Лэр Цзинцо тоже не видит. Только их недавно рождённая дочка вроде бы увидела и сделала Гэле знак, улыбнулась непонятной улыбкой, отчего на щёчке появилась забавная ямочка.

Он думает: бабушка сказала правду, они забыли ненависть…

Гэла хочет пойти увидеть маму Сандан, но успевает сделать только два шага, чувствует, что земля под его ногами закружилась, а потом звонкий птичий оклик прилетает с чистым свежим ветром, и всё его сознание распадается, исчезает…

Часть 2. Небесный огонь

О небесном огне всё давно сказано, вы же ведёте себя, словно это не вам…

1

Доржи запрыгнул на верх огромной скалы, громко протяжно засвистел; тотчас же горы, лес и скованный льдом ручей затихли, замерли в ожидании.

Скала торчала посередине ущелья, почти вертикально, возвышаясь между южным и северным склонами. Доржи стоял на самой макушке скалы, на ровной площадке, за его спиной был густой лес из больших высоких деревьев: сосен, елей, берёз, остролистного дуба; на мхах, устилавших нижний ярус чёрно-зелёного непролазного леса, ещё лежали сверкающие на солнце сугробы снега. Перед скалой был скованный льдом ручей. Когда лёд остановил его, вода не могла протекать дальше вниз по руслу, растеклась повсюду, потом замёрзла, превратилась в лёд, толстым ровным широким полем накрывший всё дно ущелья. На противоположном, обращённом к солнцу склоне больших деревьев не было, там были только сухая жёлтая трава лугов и чёрные голые ветки густого кустарника. Выше покрытого травой склона тянулся, извиваясь, покрытый толстым слоем снега хребет горы, а над ним было синее небо.

Доржи поднял руки с флажками, красным и зелёным; ветер тут же их развернул, обозначив заодно, откуда он дует. Времени было чуть после полудня, солнце светило ярко; ветер мощно поднимался, шёл снизу вверх, заставляя треугольные флажки трепетать и вытягиваться в сторону травянистого склона и заваленного снегом горного хребта.

Доржи энергично замахал флажками; разбросанные по всему ущелью группки людей стали стягиваться к нему, собираясь в толпу.

Он размахивал флажками, словно генерал, дающий команды войскам. Разница с генералом была в том, что приказы отдают, отчётливо артикулируя каждое слово, а он свои молитвы и заклинания выкрикивал не слишком разборчиво. Но никому не было нужды чётко слышать каждое его слово, потому что смысл моленья был всем и так понятен.

Доржи выкликал имена богов огня и ветра. Выкрикивал имя бога этой горы. Он призывал и пару диких золотых уток озера Сэмоцо. Он чувствовал, что боги услышали его призывы, собрались в небе над его головой, что дикие золотые утки кружат над ним, что прочие божества тоже здесь,