некомпетентных действиях на посту министра обороны в 1954–1955 гг. Широкая общественность была заинтригована. Египетская операция 1954 г. и ее последствия все еще оставались засекреченными. В 1960 г. государственная цензура допустила к печати лишь информацию самого общего характера о том, что некоторое время тому назад в системе Министерства обороны имели место “весьма прискорбные события”, что Лавон был признан ответственным за случившееся и оставил пост министра обороны “не без тени подозрения” — а теперь, пять лет спустя, открылись новые обстоятельства, которые Лавон решил использовать в благоприятном для себя плане, вследствие чего возникли острые разногласия между высокопоставленными правительственными чиновниками и деятелями партии Мапай. Страну охватило чувство неясного беспокойства. Неужели Лавон — это современный Дрейфус?

В октябре 1960 г. был опубликован отчет комиссии Когена. В нем утверждалось, что в ходе слушаний, проводившихся комиссией Ольшана—Дори в 1955 г., имели место лжесвидетельства, причем столь значительные, что сам факт их наличия делает выводы комиссии Ольшана—Дори недействительными. При этом, однако, в отчете указывалось, что предъявление иска по этим обстоятельствам не представляется возможным, поскольку комиссия Ольшана—Дори имела неофициальный характер, и к тому же с тех пор прошло немало времени. Тогда, ободренный этим отчетом, Леви Эшколь, самый уважаемый представитель партии Мапай, отправился к Шарету, занимавшему в 1955 г. пост премьер-министра, и они вдвоем выработали компромиссную формулировку с целью выхода из политического тупика. В середине октября Шарет выступил с заявлением о том, что если бы в 1955 г. в его распоряжении имелись существующие теперь свидетельства, он бы расценил их как “убедительное подтверждение” версии, предложенной Лавоном — хотя, тем не менее, все равно скорее принял бы отставку Лавона, нежели согласился бы уволить Переса. Шарет и Эшколь надеялись, что такое заявление умиротворит как Лавона, так и его соперников, Переса и Даяна. Так оно и вышло. Лавон, после недолгого размышления, объявил, что он удовлетворен, поскольку это “стирает порочащее пятно” с его имени. Казалось, что “дело Лавона” закончено.

В действительности же все оказалось не так просто. Заявление Шарета прямо-таки разъярило Бен-Гуриона. Он заявил, что сказанное — клевета на его любимую армию и, более того, угроза Лавона и “старой гвардии” Мапай в адрес его молодых соратников. К тому же премьер-министр прямым текстом отверг “эту якобы окончательность” и отчета Когена, и заявления Шарета, выступив с требованием создать юридическую комиссию для рассмотрения всего дела. Потрясенные этим неожиданным взрывом негодования, члены кабинета министров тем не менее сформировали комиссию под председательством министра юстиции Пинхаса Розена[31], дабы еще раз рассмотреть все факты “дела Лавона”. Эта комиссия 21 декабря единогласно приняла решение: Лавон не отдавал приказа о действиях, приведших к “столь прискорбным событиям”. Комиссия также заявила, что данный вопрос решен раз и навсегда.

И если бы так оно и было! Но возмущенный Бен-Гурион принялся настаивать на том, что все доказательства могут получить объективную оценку лишь в ходе юридического расследования. Когда центральный комитет партии Мапай высказал было сомнения относительно целесообразности такого подхода, Бен-Гурион пригрозил отставкой. Впрочем, не на всех эта угроза произвела одинаковое действие. В январе 1961 г. “Интеллектуальный комитет” (образованный профессорами Еврейского университета в Иерусалиме) выступил с заявлением для печати, в котором подверг резкой критике “диктаторские” методы Бен-Гуриона и заклеймил их как угрозу демократии. Несколько студенческих групп последовали примеру своих учителей и организовали “Комитет в защиту демократии”, который неоднократно выступал с протестами на митингах и в печати. Разумеется, вся эта история получила широкое освещение в газетах, причем большинство журналистов поддерживало Лавона. И тут члены кабинета министров от других партий — Мапам, Ахдут га-авода, Прогрессивной партии — известили кнесет, что они “поддерживают правительство, потому что оно выступает против премьер-министра…”. Это непростое по форме заявление, по сути дела, имело весьма простой смысл: вотум доверия правительству без Бен-Гуриона.

На следующий день Бен-Гурион поразил своих коллег, действительно подав заявление об отставке. В состоянии шока, желая убедить премьера переменить свое решение, центральный комитет партии Мапай постановлением от 4 февраля 1961 г. исключил Лавона из своего состава и освободил его от обязанностей генерального секретаря Гистадрута. Это была серьезная ошибка. Ряд ведущих деятелей партии Мапай — каково бы ни было их личное мнение относительно значимости и молодых лидеров, и принципа эффективности государственной деятельности — буквально пришли в ужас от такого безапелляционного решения. По инициативе “Интеллектуального комитета” они образовали идеологическую фракцию под названием Мин га-йесод (“Из основ”), причем интересно, что свой лозунг, требующий демократизации партии, они сформулировали на языке, свойственном скорее Даяну с Пересом. Оказавшись не в состоянии отменить решение, принятое против Лавона, члены этой группы в конце концов вышли из состава партии Мапай. К середине февраля все коалиционные партии формальным образом прекратили контакты с Мапай — до тех пор, пока Бен-Гурион оставался кандидатом от Мапай на пост премьер-министра. После того как затянувшиеся на несколько недель межпартийные переговоры не дали результатов, на следующий август были назначены новые выборы — через два года после триумфальной победы Мапай в 1959 г.

Предвыборная кампания началась довольно апатично. Активисты партии Мапай всячески подчеркивали успехи партии, давшей стране мир, безопасность и благосостояние, но население на этот раз оставалось равнодушным. “Дело Лавона” лишило Бен-Гуриона всей его былой популярности. Партия тоже потерпела неудачу на выборах, потеряв пять мест в кнесете (с сорока семи количество мест снизилось до сорока двух). Потребовалось два месяца, чтобы сформировать разнородную коалицию, причем за ее пределами остались Мапам и Либеральная партия. Хотя Бен-Гурион и сохранил пост премьер-министра, но без привычных союзников “Старик” ощущал, что его свобода действий существенно ограничена по сравнению с предыдущими правительствами. По правде говоря, он так и не оправился после всей той горечи и ожесточения, которые принесло ему “дело Лавона”.

Последствия и отголоски: перестройка политических партий

Другие партии, не мешкая, воспользовались разбродом в рядах Мапай. Весной 1961 г. начались переговоры между партией Общих сионистов и Прогрессивной партией, с целью последующего слияния. Обе партии ощущали, что настало время предпринять решительную атаку на традиционно доминирующее положение партии Мапай. В апреле, после непродолжительных и конструктивных дискуссий (что было характерным для центральноевропейской ментальности их лидеров) они объединились, образовав Либеральную партию[32]. Предвыборная платформа либералов перед выборами в кнесет пятого созыва предусматривала передачу государству всех социальных служб, находящихся в ведении Гистадрута, признание равных (наряду с государственными предприятиями) прав для частной инициативы, ограничение государственного вмешательства в экономическую деятельность, неукоснительное соблюдение индивидуальных свобод. На выборах 1961 г. Либеральная партия получила 17 мест в кнесете.

Такое же количество мест получила и партия Херут, также находившаяся в оппозиции. Очевидно, что ни одна