– Золотая Тень помогала им в объединении. Однако гадость, которая прячется в Зеркалье и на которую, собственно, и охотился Стефан, каким-то образом сумела воспользоваться этим и утянуть его самого.

Хуммель вновь закурил. Внизу появилась уже знакомая никса и задумчиво посмотрела на обоих мужчин, словно интереснее на свете ничего не было. Хуммель сделал неуловимый жест, давая понять, что лишние уши здесь не нужны. Никса возмущенно булькнула, задрала прехорошенький носик и нырнула в воды Эльбы.

Крампе не мог не усмехнуться. Но следующий вопрос Хуммеля заставил улыбку сползти с губ:

– Гадость… какая? Есть ли о ней какие-то сведения?

Крампе поморщился, как от зубной боли. Если б он знал, то не было бы неприятных приключений. Наверное.

– Ничего толком нет. Под огромным подозрением шатты и Теневой Король. Они явно что-то знают. Не исключаю, что и вовсе неподражаемый Дитер фон унд цу Шаттен – зачинщик всей этой истории.

– Какой ему толк? – поинтересовался Хуммель. – Тени никогда не спорили с зеркалами.

– А Король никогда не страдал от излишней скромности и доброжелательности, – парировал Крампе, чувствуя, как холодный ветер забирается под пальто.

Пришлось поднять воротник и подуть на замерзшие пальцы. Пребывание в человеческом теле порой настолько хлопотно, что слов не найти! Правда, бывает и приятно, не поспоришь. Но долг есть долг, настоящую личину можно будет вернуть только через несколько дней.

– Дитер может пошалить, не спорю, – согласился тем временем Хуммель. – И Стефан его очень расстроил кражей Золотой Тени. Однако не думаю, что он пойдет на войну с зеркальщиками. Ему это невыгодно.

Крампе мысленно восхитился выдержкой Городового и великолепным перекручиванием фактов.

– Ну, допустим, Стефан никого и ничего не крал. Райн сам готов был бежать куда глаза глядят от любимого повелителя. И только чудо, что ему удалось найти брешь в горгоньей защите зеркал и удрать из Шаттенштадта.

Хуммель легонько дунул на трубку, и та растворилась в воздухе, оставив бледно-изумрудное сияние. То немного повисело праздничными огоньками, а потом, закружившись зеленоватыми снежинками, медленно опустилось на землю и погасло. Хуммель вновь взял бидоны в руки, будто никогда и не выпускал их.

– В Шаттенштадте свои порядки, – неожиданно холодно произнес Городовой, заставив Крампе изумленно посмотреть в его сторону. – Поэтому не стоит выслушивать и принимать только одну сторону. Свои законы и свои понятия. Вдруг бегство запрещено теневым законом? Или что еще?

Крампе такого расклада представить не мог. Он общался с Райном и Королем, поэтому прекрасно знал, кто чего стоит. Даже закралась мысль, что Золотая Тень чем-то умудрилась не угодить Хуммелю, вот он и…

– Твои мысли написаны у тебя на лице, – даже не глядя на него, сообщил Городовой. – До ночи на шестое я потерплю, но попробуйте потом с Клаусом не разобраться в ситуации. Тот тоже хорош. Совсем забыли, зачем вы тут находитесь. Один по девкам бегает, второй вообще не пойми чем занимается.

Оторопев от такой отповеди, Крампе даже не сразу нашелся, что возразить.

Хуммель же невозмутимо взял ручки бидонов поудобнее и обошел оторопевшего собеседника, словно до этого не останавливался и не вел благопристойную беседу.

– Времени вам до Рождества. Все должно быть решено вовремя, иначе вылетите отсюда оба.

Сказав это, он неторопливо направился к берегу.

Крампе отмер и нехорошо прищурился. Сжал с силой пальцы так, что вмиг появившиеся когти впились в ладони. Этого еще не хватало, чтобы его отчитывали как мальчишку. Но сейчас лучше не нарываться на войну. Однако с губ все же сорвалось шипяще-негодующе, на старонемецком, с отчаянно дерзящей интонацией:

– Hummel! Hummel!

Хуммель на миг замер. Медленно обернулся. Его глаза вспыхнули ядовитой зеленью, а лицо на мгновение приобрело резкие и грубые очертания.

– Mors! Mors! – гневно и обрывисто донеслось до Крампе.

Через миг Городовой отвернулся и продолжил прерванный путь. Гюнтер же только усмехнулся. Что ж, не зря эти слова до сих пор остались в словесном обиходе гамбуржцев. А Хуммель до сих пор злится, когда его дразнят шмелем. Пройдоха старый.

* * *

В доме Главы Зеркальщиков не смолкали голоса. Их было множество: женские и мужские, детские и старческие, человеческие и явно те, что принадлежали существам, далеким от нашего мира. Они накатывали гигантской волной, норовя затопить с головой, вытеснить воздух из легких, заполнить собой все и полностью.

– Молчать! – рявкнула я.

Голоса тут же притихли. Вынужденная, пусть и временная, слепота изначально пугала до того, что хотелось покинуть мир живых навсегда. Теперь же, после уверений Райна и Клауса, я чувствовала себя лучше. Паника и безысходный ужас ушли. Я вновь обрела способность здраво мыслить. К тому же после того, как я пришла в себя, – почувствовала, что ощущаю все иначе. А когда оказываюсь в Зеркалье, слепота и вовсе отходит в сторону. И пусть толком ничего не разглядеть, но силуэты видны и могу уже различить свет и тень. В реальности было сложнее, пока кругом царила тьма. Та самая, которая накрыла нас со Стефаном при объединении дара.

Кто же знал, что все так обернется…

Я провела ладонями по лицу. Потом повернула голову в сторону зеркала, висевшего в моей комнате. Оно что-то зашептало мягким и проникновенным голосом. Тьма перед взором задрожала, на черном полотне проявились серебристые контуры, вырисовывающие мои лицо, шею, плечи… Смотрелось это все дико и нереально, но так можно было хоть кое-что увидеть. И чем громче становился шепот, тем четче и ярче проявлялся образ.

– Соня, ты меня слышала? – тихо спросил Клаус.

Ах да, я совсем забыла, что он находится рядом. После происшествия в Лайсхалле он почти все время находился возле меня. Как и Славка.

– Нет, прости. Что ты сказал?

Мое отражение, нарисованное голосом зеркала, рассыпалось на мириады искорок. Трудновато все же удерживать концентрацию. Пусть я получила куда бо́льшую силу, чем обладала раньше. Пусть я теперь чувствовала каждую зеркальную вибрацию, могла даже ощутить, что происходит далеко за домом, да и в Зеркалье могла войти легко и без лишних проблем… все равно нужно было время научиться всем этим управлять.

Иногда мне казалось, что наш дар не объединился, а часть способностей Стефана просто перешла мне. Просто… Я стиснула кулаки. Стефан. После выступления я его не видела. Ведь потеряла сознание прямо в зале. Он каким-то образом продержался дольше. Но… Потом и вовсе впал в кому. Так же, как Шмидт и Леманн. Райн же не мог найти себе места, взвалив на себя всю вину. Правда, каким-то шестым чувством я ощущала, что он ни в чем не виноват. Но его боль и страх казались физическими и передавались на ментальном уровне. И да, можно понять. Когда ты хочешь помочь и излечить, а в итоге получается все наоборот.