Это будет сейчас… нет, сейчас… Раз… два… три…Странно… ну когда же… А вдруг все произошло так быстро, что она не успеланичего ощутить? Да, сомнений нет – она уже ТАМ. А не открыть ли глаза? Нет,если она уже там, то вокруг наверняка что-то иное. Что-то такое, к чему нужноморально приготовиться. Вдруг она сейчас во тьме – и открывай, не открывайглаза – ничего не изменится? Для начала стоит проверить, есть ли вокруг хотьчто-то?

Таня попыталась шевельнуть рукой. Зачерпнулапальцами воздух, пошарила… Нет, рука у нее есть, несомненно. Камни, а тут…гладкое, деревянное… Пальцы зацепили звякнувшую струну… контрабас! Простоподарок для Потустороннего Мира, если это, конечно, не какое-нибудь егоотражение!

Таня открыла глаза. Она увидела сероватое, ужесветлеющее утреннее небо и зубчатую стену, шероховатые камни, которыми былавыложена стена сверху. Щекой она ощущала неровности камня и мелкий песок. Рукойона сжимала гриф контрабаса, однако не видела его глазами, поскольку голова еесмотрела в другую сторону.

Она лежала на Тибидохской стене где-то у БашниПривидений. Привидений? А вдруг и она теперь призрак… Заманчивая перспектива,нечего сказать. С поручиком Ржевским и Недолеченной Дамой они составятпрекрасное трио. Интересно, что будут говорить в Тибидохсе? О, призрак БезумнойГроттерши опять шляется ночами! Дрыгус-брыгус тебя, Гротти! Топай отсюда –надоела, постылая!

Внезапно в поле ее видимости возникла нога.Некоторое время Таня созерцала туго зашнурованный высокий ботинок военногообразца, размышляя, кого могло потянуть на такую брутальную обувь. Что тамзеркало души – обувь или глаза? Ох-ох-ох! Туговато стало с цитатами. А если ито, и другое? И даже вместе? Нет, глаза на обуви выглядели бы совсем печально.«Это было бы верным призраком того, что она пришла. Моя шиза… „Тук-тук, яостанусь до понедельника?“ – спрашивает она. „Да нет проблем!“ – подумала Таня.

– Тебе помочь? – спросил у нееголос.

Таня скосила глаза. Ага, Глеб Бейбарсов,мальчик-вуду! Вот она, приставочка к высоким ботинкам!

– Не знаю. А я себе ничего не сломала?

– Не-а.

– Даже контрабас?

– Похоже на то.

– Странно. Неужели все-таки ойойойспомог?

– Не думаю, что ойойойс … Нас что-топодхватило. Уже у самой стены. Что-то другое…

Таня осторожно встала. Все кости были целы.Контрабас тоже не пострадал. Разве что парочка царапин, которые потом можнобудет вновь покрыть лаком.

– Хотел бы я знать, что это была зарозовая вспышка? Розовый туман просочился сквозь Гардарику, и ничто не смоглоему помешать. Это из-за него мы чуть не разбились, – задумчиво сказалБейбарсов.

На дне сознания Тани шевельнулась тревога,всплыло на миг что-то, стойко связанное со словом «розовый». Облако? Свет? Дым?

– А я ничего не хочу знать. Во всякомслучае сегодня! Сейчас я хочу просто спать… А думать… думать буду завтра… Илине думать совсем… – устало произнесла Таня.

Она взяла контрабас, который показался ейочень тяжелым, и пошла по стене, вдоль серых зубцов, нечетких в этотпредрассветный час. Башня Привидений и стоявший возле нее Бейбарсов медленноуплывали, пока их не скрыл молочный туман.

Пробираясь в Большую Башню по бесконечнымлестничным переходам, Таня то и дело останавливалась и прислушивалась. Риск,что она напорется на защитное заклинание, а то и на самого Поклепа, любившегоночами устраивать ученикам засады, был не мал. К тому же – хочешь не хочешь, аей вновь придется подняться по лестнице, чтобы забрать с крыши Большой Башни футлярот контрабаса. И зачем она его там оставила? А с другой стороны, кто могпредположить, что обратно с небес им придется возвращаться кувырком?

«А что, если это Великая Зуби или Медузия втакой милой форме попросили нас снизиться и не летать по ночам?» – задумаласьТаня. Это было вполне в духе непредсказуемых тибидохских дам. Особенно в духеЗуби, которая порой начинала мудрить, если у нее не ладилось с вязанием или онассорилась с Готфридом. Причем повод мог быть самый надуманный. Все зависело отвнутренних течений в душе Зуби.

«Эй, муж наелся груш! Вот ты якобы аристократи фамилия у тебя Бульонский! И ты еще будешь говорить, что Генка Бульонов нетвой родственник?» – доставала его она.

Вспыльчивый Готфрид начинал топать ногами,переходил на старофранцузский, хватал копье и бежал в подвалы Тибидохса гонятьнеугомонную нежить.

Но чудо! Дважды – вверх и вниз – пройдялестницу Большой Башни, Таня не встретила ни одного преподавателя. Не встретилаона их и на Жилом Этаже, когда с футляром прокралась к двери своей комнаты.

Выспаться Тане снова не удалось. Пипа иГробыня играли в карты. Сдвинув вместе кровати, они расстелили на стыке одеяло,кинули пару подушек и азартно резались в дурака пара на пару. Компанию имсоставляли малютка Клоппик и Кузя Тузиков. Кроме того, в углу комнаты маячилдолговязый Генка Бульонов, который стоял рядом со скелетом Дырь Тонианно стаким удрученным видом, словно знал неугомонного гасконца при жизни.

Пипа играла на пару с Клоппиком, а Гробыня сТузиковым. Карты были черномагические, из личной коллекции профессора Клоппа.Если король убивал даму, то делал это совсем даже не условно. С физиономией,перекошенной, как у ревнивого мавра, он прыгал на соседнюю карту и душил дамуподушкой. Точно так же неусловно козырная шестерка коварно всаживала кинжал вспину важного пикового туза в парике и судейской мантии.

Играла эта четверка, видно, уже давно и потомубез особенного рвения. Даже карты приканчивали друг друга все с меньшей охотой.Нередко случалось, что валет, вместо того, чтобы разрубать девятку саблей, какэто полагалось по карточной магии, просто сгонял ее пинком.

– Бульон, возьми у Пажа шляпу с плюмажем!Я хочу посмотреть, на кого ты будешь похож! Только не коснись шпаги. Проткнетнасквозь – Склеп ее заговорил! – сказала Пипа.

– Пипенция, сколько раз напоминать: неговори обо мне в мужском роде. Еще одна такая оговорка, и я буду говорить отебе в среднем: Пипо приехало, Пипо сказало… – процедила Гробыня.

Пипа хмыкнула.

– Начинай прямо сейчас. Тогда уж так: «Яхамило, хамило, а Пипо не дало мне рыться в чемоданах со своими шмотками!»

– Ты этим Гроттершу пугай. У нее одинприличный свитер, и тот я когда-то явно на Ягуне видела… И вообще, Пипенция:твоя маман уже неделю ничего стоящего не присылала. Никак не пойму: либо этонаглость, либо кризис жанра! – сказала Склепова.

Пипа кивнула.