— Неужели вы этому верите?

— Нет, конечно. Я поклонник другой теории. ВыдвинутойЦимерманом.

— И она состоит в том…

— Что черный человек — патрон сего места, родоначальниктайного и запретного знания, учености и памяти, тот, кто дарует свет озарениясказителям и писателям с незапамятных времен… Он наш ангел-хранитель, ангел лжии ночи.

— Вы меня разыгрываете.

— В каждом лабиринте обитает свой Минотавр, —промолвил хранитель. Исаак загадочно улыбнулся и указал на вход влабиринт. — Выбор за вами.

Я ступил на мостик, который вел к одному из проходов.Постепенно я углубился в коридор из книг, описывавший восходящую дугу. В концедуги коридор разветвлялся на четыре рукава и образовывал небольшой круг, откудавырастала винтовая лестница, терявшаяся в вышине. Я поднимался по лестницам,пока не добрался до площадки, где начинались три коридора. Я рискнул, выбравтот, который, по моему мнению, вел в сердце конструкции. Я шел, скользякончиками пальцев по корешкам десятков и десятков книг. Я всем существом вбиралзапах и свет, пробивавшийся сквозь узкие щели и ореолом окружавший стеклянныефонари, привинченные к деревянным стеллажам, развеивая призраков и тени. Так ябрел без цели минут тридцать и в результате очутился в некоем замкнутомпространстве, похожем на комнату, где стояли стол и стул. Стены были сложены изкниг и казались сплошными, за исключением крохотной расселины, наводившей намысль, что кто-то унес с полки один том. Я решил, что тут роман «Шаги с неба»обретет новый дом. Я в последний раз посмотрел на титульный лист и перечиталпервые строчки. Я представил себе миг (если судьбе будет угодно), которыйнаступит через много лет после того, как меня постигнут смерть и забвение,когда неведомый человек повторит мой путь и придет в эту комнату, чтобы найтибезвестную книгу, в которую я вложил душу. Я поставил ее на полку. Меняохватило странное ощущение, будто это я сам остался на стеллаже. И тут япочувствовал, что за спиной у меня кто-то есть. Я повернулся и встретился лицомк лицу с черным человеком, смотревшим мне прямо в глаза.

21

В первый момент я не узнал собственного взгляда в зеркале —одном из вереницы матово поблескивавших зеркал, тянувшейся вдоль коридоровлабиринта. В зеркале отражались мое лицо и кожа, но глаза были чужими.Тревожные, темные, до краев наполненные злобой. Я отвел взгляд и почувствовал,что меня снова одолевает тошнота. Я присел на стул у стола и сделал глубокийвдох. Мне пришло в голову, что даже доктора Триаса, наверное, позабавило бы,что жилец, поселившийся у меня в мозгу, или новообразование, как он предпочиталвыражаться, случайно нанесет мне удар милосердия в подобном месте, почтив менячестью сделаться первым постоянным гражданином Кладбища забытых романистов. Темлитератором, кто будет погребен вместе со своим последним и жалким творением,собственноручно уложенным автором в могилу. Меня найдут спустя десять месяцевили десять лет, а может, не найдут никогда. Яркий финал, достойный «Городапроклятых».

Меня разобрал горький смех, и он, наверное, спас меня,поскольку сознание немного прояснилось. По крайней мере я вновь стал отдаватьсебе отчет, где нахожусь и с какой целью пришел сюда. Я собирался встать, каквдруг увидел его — неказистый томик с потемневшей обложкой и стершимсяназванием на корешке. Он лежал на стопке из четырех книг, сложенной на краюстола. Я взял его в руки. Книга была переплетена в пергамент или, во всякомслучае, какую-то кожу, выделанную и вычерненную скорее прикосновениями рук, чемкрасителем. Буквы заглавия, выведенные чем-то вроде туши, расплылись, но начетвертой странице название читалось отчетливо:

Lux Aeterna[31]

D. M.

Инициалы, совпадавшие с моими, видимо, принадлежали автору,но в книге не нашлось больше ни одного свидетельства, подтверждавшегопредположение. Я бегло просмотрел несколько страниц и выделил не меньше пятиязыков, чередовавшихся в тексте: испанский, немецкий, латынь, французский идревнееврейский. Я наугад прочел один абзац. Отрывок имел сходство с молитвой,хотя, если я ничего не напутал, в традиционной литургии она не звучала. Ипотому меня заинтересовал необычный требник или сборник плегарий.[32]Текст был размечен цифрами и разбит на строфы с выделенными вступлениями,обозначавшими скорее всего новый эпизод или тему. Чем внимательнее явчитывался, тем больше убеждался, что содержание живо напоминает мне урокиевангелия и катехизиса в школе.

Я легко мог выйти из комнаты, образованной стеллажами,выбрать любую другую книгу среди сотен тысяч и покинуть это странное место,чтобы никогда больше туда не возвращаться. Мне даже казалось, что я так ипоступил, пока не осознал, что иду обратно по тоннелям и коридорам лабиринта сэтой книгой в руках: она, как паразит, словно въелась в кожу. На секунду мнепочудилось, что книге хочется распрощаться с этим местом намного сильнее, чеммне, и она каким-то образом руководит мною, указывая путь. Изрядно покружив ипару раз продефилировав мимо одного и того же экземпляра четвертого томасобраний сочинений Ле Фаню,[33] сам не понимая как, я очутилсяу винтовой лестницы, спускавшейся вниз, и оттуда без труда нашел дорогу квыходу из лабиринта. Я полагал, что Исаак дожидается меня на пороге, нохранителя нигде не было видно, хотя меня не покидало ощущение, будто кто-тонаблюдает за мной из темноты. Под высоченным куполом Кладбища забытых книгстояла мертвая тишина.

— Исаак? — позвал я.

Эхо моего голоса поглотила темнота. Напрасно прождавнесколько минут, я двинулся к выходу. Голубоватое сумеречное сияние, сочившеесясквозь стеклянный свод, постепенно тускнело, и под конец меня окружила полнаятьма. Сделав еще десяток шагов, я различил свет, мерцавший в дальнем концегалереи, и вскоре убедился, что хранитель оставил для меня фонарь у подножияпортала. Я обернулся в последний раз, попытавшись проникнуть взглядом сквозьчерноту, заполнявшую галерею, а затем потянул за рукоять, приводившую вдействие систему рельсов и блоков. Анкеры механизма один за другим выскользнулииз пазов, и дверь приоткрылась на пару сантиметров. Я толкнул ее, расширив щельровно настолько, чтобы протиснуться, и вышел на волю. Дверь тотчас сталазакрываться и вновь запечаталась с гулким стуком.

22

По мере того как я удалялся от Кладбища забытых книг, егомагия ослабевала, и на меня снова накатили тошнота и боль. Дважды я падалничком. Один раз это произошло на бульваре Рамбла, а во второй — при попыткеперейти улицу Виа-Лайетана. Мне помог подняться мальчик, буквально вытащивиз-под колес трамвая. С огромным трудом я добрался до дверей своего жилища. Домпростоял запертым весь день, и влажная жара, пропитанная нездоровыми миазмами,ежедневно душившая город, волнами пыльного марева заполняла комнаты. Я поднялсяв кабинет в башне и распахнул окна настежь. Слабое дуновение ветра едваощущалось под небом, обложенным темными тучами, медленно кружившими надБарселоной. Я положил книгу на письменный стол, сказав себе, что, наверное, уменя еще хватит времени внимательно ее изучить. А может, и нет. Возможно, моевремя истекло. Мало что вообще теперь имело значение.