— Вы сделали предложение, не уточнив условия, —заметил я.

— В сущности, я излагал вам только условия.

— Сто тысяч франков за один год работы на вас. И заэтот год я должен написать книгу.

— Именно так. Многие подумали бы, что это и есть самоеглавное. Но только не вы.

— Вы сказали, что когда объясните, какого рода книгу выхотите, чтобы я для вас написал, я бы взялся за работу даже бесплатно.

— У вас хорошая память.

— У меня прекрасная память, сеньор Корелли, вот тольконе помню, чтобы я видел, читал или слышал хотя бы об одной книге, изданнойвами.

— Сомневаетесь в моей платежеспособности?

Я покачал головой, пытаясь скрыть жажду и вожделение,терзавшие меня изнутри. Чем большее равнодушие я демонстрировал, темсоблазнительнее мне представлялись обещания издателя.

— Я всего лишь заинтригован вашими мотивами, —подчеркнул я.

— Как и должно быть.

— В любом случае напоминаю, что я связан эксклюзивнымконтрактом на следующие пять лет с Барридо и Эскобильясом. На днях я удостоилсявесьма показательного визита с их стороны в компании с довольно расторопнымадвокатом. Но, полагаю, это не важно, поскольку пять лет — очень долгий срок, авременем я как раз располагаю в наименьшей степени, и это единственное, в чем ятвердо уверен.

— Не беспокойтесь по поводу адвокатов. Мои не в примеррасторопнее, чем те, кого наняли эти прыщи. Мои адвокаты не проигрывают дел.Предоставьте мне разобраться с юридическими проблемами и тяжбой.

Увидев, как он улыбнулся, промолвив эти слова, я подумал,что мне лучше никогда не встречаться с юридическими консультантами издательства«Люмьер».

— Охотно верю. Таким образом, остается открытым толькоодин вопрос. Каковы условия по существу?

— Невозможно объяснить это в двух словах, поэтомулучше, если я буду говорить без обиняков.

— Сделайте одолжение.

Корелли наклонился вперед, впившись в меня взглядом.

— Мартин, я хочу, чтобы вы создали для меня религию.

Сначала я решил, что ослышался.

— Что?

Корелли продолжал сверлить меня взглядом бездонных глаз.

— Я сказал, что хочу, чтобы вы создали для менярелигию.

Я долго смотрел на него, не произнося ни звука.

— Вы смеетесь надо мной?

Корелли покачал головой, смакуя вино с видимымудовольствием.

— Я хочу, чтобы вы употребили весь свой талант и на годвсем существом, душой и телом, предались работе над самой грандиозной историейиз тех, что выходили из-под вашего пера: над религией.

Я мог только рассмеяться, ничего иного мне попросту неоставалось.

— Вы совершенный безумец. В этом и состоит вашепредложение? Вы хотите, чтобы я написал такую книгу?

Корелли серьезно кивнул.

— Вы выбрали не того писателя. Я ничего не знаю о религии.

— Из-за этого не волнуйтесь. Я знаю. Мне нужен нетеолог. Мне нужен рассказчик. Известно ли вам, что такое религия, любезнейшийМартин?

— Смутно припоминаю Господа Нашего.

— Красивая, складно сложенная песнь. Но оставим поэзию.Религия, в сущности, это некий нравственный кодекс, оформленный в виде легенд,мифов или любого другого литературного произведения, с тем чтобы закрепитьсистему верований, ценностей и этических норм, регулирующих жизнедеятельностькультуры или общества.

— Аминь, — подал голос я.

— Как во всякой литературе или символическом послании,степень воздействия произведения на умы и чувства зависит от формы, а не отсодержания, — продолжал Корелли.

— Вы пытаетесь сказать, что любая доктрина суть преждевсего сказка.

— Все сказка, Мартин. То, во что мы верим, о чем знаем,помним, и даже то, о чем мы мечтаем. Все есть сказка, повествование,последовательность событий и персонажей, которые передают эмоциональнуюсоставляющую. Акт веры — это акт приятия, приятие истории, рассказанной нам. Мыможем признать истиной только то, что может быть облечено в форму рассказа. Неговорите мне, что вам это не приходило в голову.

— Нет.

— Неужели вы не испытываете искушения сочинить историю,во имя которой люди будут готовы жить и умирать, во имя которой они найдут всебе силы убить и быть убитыми, пожертвовать собой, принять муки и отдать душу?Существует ли больший вызов и соблазн для человека вашего призвания, чемсоздать историю настолько великолепную, что она выйдет за рамки вымысла,превратившись в откровение истины?

Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга.

— Думаю, вы знаете, каков мой ответ, — сказал янаконец.

Корелли улыбнулся.

— Я знаю. А вот вы, как мне кажется, пока еще незнаете.

— Спасибо за приятное общество, сеньор Корелли. А такжеза вино и беседу. Весьма провокационную. Тому, на кого вы положили глаз, надодержать ухо востро. Я желаю вам найти своего автора и чтобы пасквиль удался наславу.

Я встал и собрался уходить.

— Вас где-то ждут, Мартин?

Я не ответил, но остановился.

— Вас не сжигает ярость при мысли, что вы могли быиметь так много, чтобы жить в благополучии и достатке, ни в чем себе неотказывая? — бросил Корелли мне в спину. — Вас не охватывает ярость,когда все это вырывают у вас из рук?

Я медленно повернулся.

— Что значит один год работы перед лицом возможностиосуществить все, что душа пожелает? Что такое год работы в сравнении собещанием долгой жизни среди изобилия?

«Ничего, — помимо воли ответил я про себя. —Ничего».

— И это все, что вы можете пообещать?

— Назначьте свою цену. Вы хотели бы поджечь весь мир исгореть с ним? Давайте сделаем это вместе. Вы устанавливаете цену. Я готов датьвам то, чего вы больше всего хотите.

— Я не знаю, чего я хочу больше всего.

— А я думаю, знаете.

Издатель усмехнулся и подмигнул мне. Он поднялся и шагнул кбюро, на котором стояла лампа. Открыв верхний ящик, он извлек пергаментныйконверт и протянул его мне. Я не взял. Он положил конверт на стол, разделявшийнас, и вновь сел, не сказав ни слова. Конверт был открыт, позволяя догадыватьсяо содержимом: пачки банкнот по сто франков. Целое состояние.

— Вы держите столько денег в ящике и оставляете дверьнезапертой? — Я не скрыл удивления.

— Можете пересчитать. Если сумма покажется вамнедостаточной, назовите желаемую цифру. Я уже говорил, что не собираюсь с вамиторговаться.