Я едва держался на ногах, мне нужно было лечь и отдохнуть втемноте. Я выудил из ящика флакон с пилюлями кодеина и проглотил в один присесттри или четыре штуки. Сунув пузырек в карман, я заковылял вниз по лестнице, неиспытывая ни малейшей уверенности, что сумею дотащиться до спальни без увечий.Кое-как спустившись в коридор, я обратил внимание, что полоска света подвходной дверью помаргивала, словно за нею на лестнице кто-то стоял. Хватаясь застены, я медленно добрел до двери.

— Кто там? — спросил я.

В ответ не донеслось ни звука. Поколебавшись мгновение, яоткрыл дверь и выглянул на лестничную площадку. Ступени спиралью спускались водворик, теряясь в клубящейся мгле. На лестнице никого не оказалось. Я обратилсялицом к двери и только тогда обнаружил, что мигает фонарь, освещавший площадку.Я вернулся в дом и закрыл замок на ключ — то, что раньше частенько забывалсделать. И тогда я его увидел — конверт кремового цвета с зубчатым краем.Кто-то подсунул мне его под дверь. Чтобы поднять конверт, мне пришлосьопуститься на колени. Сделанный из очень плотной шершавой бумаги, он былзапечатан сургучом. И на нем стояло мое имя. На гербе, оттиснутом на сургуче, угадываласьфигура ангела с распростертыми крыльями. Я вскрыл конверт.

Уважаемый сеньор Мартин,

я намерен провести несколько дней в Вашем городе, и мнедоставило бы огромное удовольствие, воспользовавшись удобным случаем,встретиться с Вами и, возможно, вернуться к обсуждению условий моего деловогопредложения. Если Вы не связаны предварительными договоренностями, мне было бывесьма приятно пригласить Вас на ужин в будущую пятницу, 13 числа, в десятьвечера на маленькую виллу, снятую мною на время пребывания в Барселоне. Домрасположен на пересечении улиц Олот и Сан-Хосе-де-Монтанья, рядом с главнымвходом в парк Гуэль. Надеюсь и верю, что Вам представится возможность принятьприглашение.

Искренне Ваш,

Андреас Корелли.

Я уронил письмо на пол и побрел в галерею. И там ярастянулся на диване под покровом темноты. До назначенного свидания оставалосьсемь дней. Я усмехнулся про себя. Я не верил, что проживу эти семь дней. Закрывглаза, я попытался заснуть. Шум в ушах, постоянно меня донимавший, сталоглушающим. С каждым ударом сердца в голове вспыхивала слепящая боль.

«Вам даже в голову не придет писать».

Я снова открыл глаза и вгляделся в синеватый сумрак,окутывавший галерею. На столике рядом со мной до сих пор лежал старый альбом сфотографиями, оставленный Кристиной. У меня не хватало мужества не тольковыбросить ее альбом, но даже прикоснуться к нему. Протянув руку, я открылкнижицу и перелистывал страницы, пока не нашел снимок, который искал. Я вытащилкарточку из альбома и стал смотреть на нее. Маленькая девочка, Кристина, шла заруку с незнакомцем по пристани, вдающейся в море. Я прижал фотографию к груди исдался на волю усталости. Постепенно горечь и ярость последнего дня и всехпрошлых лет притупились, и меня обволокла жаркая темнота, наполненная голосамии множеством рук, простиравшихся ко мне в ожидании. Я страстно желалраствориться в ней, как не желал ничего другого в своей жизни, но что-то во мневзорвалось, и вспышка света и пронзительной боли вырвала меня из отрадного сна,обещавшего длиться вечность.

«Еще рано, — шепнул чей-то голос, — еще рано».

Наверное, прошло несколько дней, поскольку время от времения просыпался и мне казалось, будто сквозь створчатые окна проникает солнечныйсвет. Порой мне чудились стук в дверь и голоса, звавшие меня по имени, новскоре они умолкали. Через несколько часов — или дней — я встал, вымыл руки илицо, обнаружив кровь на губах. Не знаю, действительно ли я вышел на улицу илимне это только приснилось, но вдруг выяснилось, что я шагаю по бульвару Борн кцеркви Санта-Мария-дель-Мар. Улицы были пустынными под ртутной луной. Я поднялголову и увидел, как призрак бури расправляет черные крылья над городом. Белаямолния распорола полотнище небосвода, и завеса, сотканная из дождевых капель,обрушилась на землю лавиной хрустальных кинжалов. За миг до того как перваякапля дождя коснулась поверхности, время остановилось, и сотни тысяч солнечныхслезинок повисли в воздухе, точно песчинки пыли. Я знал, что за мной по пятамследует некто или нечто, и ощущал на затылке холодное дыхание, пропитанноесмрадом разложившейся плоти и пожарища. Я чувствовал, как длинные костлявыепальцы тянутся ко мне, почти дотрагиваясь до кожи, и в то же мгновение,заслоняя застывшую в воздухе дождевую взвесь, появилась девочка, существующаялишь на фотографии, которую я сохранил на груди. Она взяла меня за руку ипотянула, увлекая обратно, к дому с башней, оттеснив леденящий дух, клубившийсяу меня за спиной. Когда сознание вернулось ко мне, прошло семь дней.

Наступила пятница, 13 июля.

23

Педро Видаль и Кристина Сагниер в тот день поженились.Венчание состоялось в пять часов в часовне монастыря Педральбес, и на церемониюявилась ничтожная горстка членов клана Видаль. Самые почтенные представителисемейства, включая отца жениха, не удостоили ее присутствием. Злые языки, еслибы таковые нашлись, могли бы утверждать, что неожиданное решение наследногопринца сочетаться браком с дочерью шофера подействовало на ревнителей династиикак ушат холодной воды. Но они там не присутствовали. Вступив в заговормолчания, хроникеры светской жизни тактично нашли другие горячие темы дляобсуждения, и на страницы газет не просочилось ни слова об этом событии.Журналистов в часовне не оказалось, и некому было рассказать о том, что напаперти собрался цветник из бывших возлюбленных дона Педро и они молчаобливались слезами, напоминая сообщество увядших вдов, потерявших последнююнадежду. Некому было поведать о том, что в руках Кристина держала охапку белыхроз и ее платье оттенка слоновой кости сливалось по цвету с мраморной кожей,так что казалось, будто невеста шла нагой к алтарю, не надев ничего, кромебелой вуали, закрывавшей лицо. А в янтарном небе над шпилем колокольни вихремкружились облака.

Некому было припомнить, как невеста вышла из машины и, задержавшисьна мгновение, смотрела на площадь перед церковным порталом, пока взгляд ее неупал на умирающего человека с трясущимися руками, неслышно шептавшего слова,которые он унесет с собой в могилу:

— Будьте вы прокляты. Будьте вы прокляты оба.

Два часа спустя, сидя в кресле в кабинете, я открылшкатулку, перешедшую в мою собственность много лет назад, где лежалаединственная вещь, оставшаяся у меня от отца. Я вынул револьвер, завернутый всукно. Открыв барабан, я вставил в гнезда шесть патронов и вновь его закрыл. Яприставил дуло к виску, чуть надавил на спусковой крючок и зажмурился. И в этотмиг шквальный ветер внезапно обрушился на башню, окна кабинета распахнулисьнастежь, створки с силой ударились о стену. Ледяной ветер обласкал мое лицо иповеял духом утраченных больших надежд.

24

Такси на малой скорости ползло вверх по косогору, подбираяськ границам предместья Грасия, двигаясь в сторону одинокого и мрачноватогомассива парка Гуэль. Склон был усеян россыпью особняков, знававших лучшиевремена. Их крыши и стены проглядывали сквозь зелень рощи, колыхавшейся наветру, как темные волны. На вершине холма я различил широкие ворота ограды. Тригода назад, после смерти Гауди, наследники графа Гуэля продали мэрии по дешевкеэтот уединенный и пустынный парк, где никогда не было других обитателей, кромесамого архитектора. Забытый и заброшенный, сад колонн и башенок напоминал нынепроклятый рай. Я попросил водителя остановиться у решетки ворот и заплатил запроезд.