— Попросту говоря, лекарь. Штраф за нарушение указа 2000ливров, поэтому никто из арматоров и капитанов ослушаться не смеет. Это двалишних рта и два лишних жалованья, причём содержание врача немалое — 100 ливровв месяц. Попа я вам, Дезэссар, уже сыскал. Этот простак согласился плытьбесплатно. А с лекарем мы поступим вот как: переоденем госпожу де Дорн в мужскоеплатье — и собьём одним камнем двух птиц. Во-первых, условия контракта будутвыполнены, а во-вторых сэкономим на медике.

— Вы шутите?! — в один голос вскричали капитан и барышня.

Лефевр невозмутимо смотрел на них прищуренными глазами, вкоторых поигрывали злорадные искорки. Так вот в чём заключался подвох!

— А что такого? — с невинным видом спросил он. — Поправилам, у врача должен быть патент, но, поскольку мало кто из настоящихмедиков хочет плавать по морям, разрешается брать лекарских учеников, лишь быони были грамотны, могли разобраться в содержимом медицинского сундука и имелиот роду пятнадцать лет. Вам ведь есть пятнадцать лет, мадемуазель?

Она растерянно кивнула, застигнутая атакой врасплох.

— Ну вот, видите. В вашей смышлёности я уже убедился, что жедо медицинского сундука, то можете не беспокоиться. Я по случаю закупил оптомна все свои корабли стандартные наборы, одобренные военно-морским ведомством.Там 20 необходимых хирургических инструментов, 28 медикаментов, гипс, корпия и всёпрочее по утверждённому списку. Никто кроме Дезэссара о вашем маскараде знатьне будет. А наш славный капитан не проболтается — это не в его интересах. Каквам моё предложение? Полагаю, это единственный способ решить нашу маленькуюпроблему.

В сущности, рассуждая логически, он был совершенно прав. Но…

— Но мы так не договаривались, — пролепетала Летиция. Еёсамоуверенность пропала без следа. Сейчас моя питомица выглядела перепуганнойдевочкой. — Я не стану обманывать команду! А вдруг меня разоблачат?

Дезэссар открыл рот и снова закрыл. Его физиономия из сизойсделалась лиловой. Я забеспокоился, не хватит ли беднягу удар. Судя по набухшимжилам на висках, «наш славный капитан» имел предрасположенность к апоплексии.

— Тут уж будете виноваты вы сами. — Арматор пожал плечами. —Договор обязывает меня предоставить вам возможность участия в плавании. Я еёпредоставил. Нигде в документе не сказано, какую одежду вы будете носить,женскую или мужскую. Коли вас не устраивает моё предложение, расстанемся миром,но аванс мой.

Однако он тут же сменил тон и заговорил мягко, вкрадчиво:

— Поверьте, сударыня, кроме как в мужском обличье, вам ни наодин корабль не попасть. Никто во всей Франции на это не согласится. Во всякомслучае сейчас, в военное время. Из вас получится бравый юноша, поверьтеопытному глазу. Рост у вас отменный, фигура, по счастью, не отличаетсяокруглостью форм. Голос низок, а от соли и ветров он обретёт хрипотцу.Соблюдайте осторожность, и никто вас не раскусит.

Она жалобно воскликнула:

— Но я ничего не смыслю в медицине! А если придётся кого-толечить?

— Лекарские ученики, которых я сажаю на другие свои корабли,тоже не Гиппократы.

— Да как я буду жить среди мужчин? — Летиция схватилась зависки. — Это невозможно!

— Вы имеете в виду естественные физические различия совсеми, так сказать, вытекающими последствиями? — покивал Лефевр, деликатноотставив мизинец. — Я продумал и это. У вас будет почти отдельная каюта. Тольковы и монах. А монах — и не мужчина вовсе. Все его помыслы там.

Он закатил глаза и показал на люстру.

Здесь Дезэссар, наконец, справился с негодованием и завопил:

— Чёрррта с два! Я скорей сожру свои потроха, чем соглашусьна это! Никогда, вы слышите, сударь, никогда и ни за что Жан-Франсуа Дез…

Но арматор быстро перебил его:

— Не хотите — не надо. Корабль поведёт мсье Кербиан.

И капитан сразу заткнулся, поперхнувшись на собственнойфамилии.

— Он опытный штурман, давно мечтает о самостоятельномплавании, — спокойной договорил Лефевр.

Буян стушевался и только метнул на своего патрона быстрыйвзгляд, в котором кроме ярости мне померещилось что-то ещё. Быть может,смущение? Хотя трудно представить, чтобы просоленный морской волк могконфузиться.

Летиция опустила голову. Вид у неё был совсем потерянный.Полагаю, что на неё всей своей тяжестью обрушилась истина, которую Учительсформулировал так: «Тяжело идти тропой, что ведёт к краю пропасти. Особенноесли нельзя повернуть назад».

Всю ночь мы не спали. Сначала стригли волосы. То есть,стригла-то их Летиция, а я наблюдал и верещал, если видел, что получаетсясовсем уж неровно.

Непростое дело — самой себя стричь, установив два зеркалаодно напротив другого.

Длинные медные пряди падали на пол. Они были похожи набруски красного золота, которое испанцы привозят из Нового Света в трюмах своихгалеонов. Я поднял клювом один локон. От него пахло полевыми цветами,безмятежностью, девичеством — тем, что никогда не вернётся.

— Ужас какой, — пожаловалась Летиция, проведя рукой постриженой голове. — Настоящий Ėpine. Вернее сказать, репейник. Ты,Кларочка, только посмотри!

Она всё время обращалась ко мне вслух, а я старался в ответиздавать хоть сколько-то понятные звуки.

«Наплевать! — заметил я, красноречиво качнув головой. —Какое это имеет значение?»

— Ты права, девочка. Уши торчат просто непристойно! Я и незнала, что они у меня оттопырены! Но ничего. Всякий уважающий себя лекарь носитпарик.

Арматор дал нам целый тюк мужской одежды. В чёрный камзол,белую рубаху, чёрные штаны и козловые башмаки с грубыми чулками Летициянарядилась, едва мы вернулись в номер. Когда же нацепила дешёвый парик из паклибело-серого цвета, то превращение завершилось. В долговязом, длинноносом юнцебыло невозможно узнать медноволосую барышню, что я повстречал на Испанскойнабережной.

Покончив с переменой пола, мы занялись укладкой багажа. Извещей, которые фройляйн фон Дорн привезла с собой, в плавании нам мало чтомогло пригодиться.

Платья, туфли, шляпы, нижнее бельё, шёлковые чулки,ароматические воды, а также иные принадлежности дамского туалета, назначениекоторых было мне неизвестно, отправились в сундук.