В чём разница между двумя этими приспособлениями, мне понятьтрудно, ибо природа меня, слава богу, не отяготила зубами, но Летиция потрогавэти две железки, задрожала ещё пуще.

— … «Мортирка срамная гноеотсосная». Боже мой, это ещё что?

Я приблизительно догадывался, но как ей объяснишь?

— «Прижигатель круглый», «Прижигатель квадратный», «Скобымедные переломные», «Щуп малый», «Зонд большой», «Спатула большая»…

Спатула? А, лопатка для очистки струпьев и омертвевшихтканей. Видел такие.

— «Клистир большой», «Клистир малый», «Скребок гангренный»,«Набор игл с нитями», «Пинцет», «Бритва мозольная», «Бритва нарывная», «Ска…Скари… Скарификатор двенадцатилезвийный».

Ну уж это и меня поставило в тупик, а моя бедняжкавсхлипнула, благо кроме нас в каюте никого не было.

В следующую секцию, аптекарскую, где лежали баночки,коробочки и мешочки с солями, кислотами, слабительными-крепительными,корнями-травами, пилюлями и сушёной шпанской мушкой, Летиция едва заглянула.

Ей было довольно.

— Нет, нет, нет! — прошептала она по-швабски, стуча зубами.— Как я могла вообразить, что это мне по силам! Прочь отсюда! Что ты на менятак смотришь, Клара?

Никак особенно я на неё не смотрел, просто жалел, и всё.

— Я не струсила. Но вдруг кто-то тяжело заболеет, или будетранен? Обратится ко мне за помощью, за спасением, а что я? Или просто зуб укого-то заболит? Самозванцем может быть кто угодно, но только не врач! Ах,папа, папа…

И она горько зарыдала.

Я терпеливо ждал. Я достаточно изучил свою питомицу и знал,что последует дальше. Силён не тот, кто не ведает слабости, а тот, кто умеет еёпреодолевать.

Первое, что она скажет себе, когда немного окрепнет духом: япоклялась спасти отца любой ценой. Потом вспомнит, что любой лекарский ученик,который заступит на её место, скорей всего будет так же невежествен.

Она сердито вытерла слёзы и сказала не то, чего я ожидал.

— Садись на плечо, Кларочка. Мы отправляемся в книжнуюлавку.

Как я люблю книги! На моём родном острове в них не былонужды. Память Учителя таила в себе всю мудрость мироздания. Но когда я оказалсяпредоставлен самому себе, один-одинёшенек среди запутанного фарватера жизни,книги стали моим надёжным лоцманом. Если б я был не птицей, всё имуществокоторой состоит из перьев, а человеком, я непременно обзавёлся бы библиотекой итратил все свои доходы (уж не знаю, чем бы я зарабатывал) на собирание книг ирукописей. С другой стороны, по-настоящему свободен лишь тот, кто абсолютноничем не владеет, а лучший на свете фолиант — собственная голова.

Однако, если необходимо быстро получить доступ к сложномузнанию, лучшего средства, чем хорошая книга, не существует.

В единственной на весь город librairie,[19] где в основномпродавались географические карты, описания путешествий и прочие полезные дляморского дела издания, мы нашли только три медицинских тома и сразу их купили.

То был Cochlearia Curiosa[20] Андреаса Молленброка, DeMorbis Aftificum Diatriba[21] Бернардино Рамадзини и хирургический атлас.

Полистав страницы последнего, где на гравюрах былиизображены рассечённые мышцы, переломанные кости и вспоротые животы, девочкапобледнела до зеленоватого оттенка. Я ожидал нового приступа малодушия, но оналишь скрипнула зубами.

— Знаешь, что мы сделаем? — шепнула она, повернув ко мнеголову. — Мы строго-настрого запретим капитану нападать на другие корабли. Богс нею, с корсарской добычей.

Отплытие было назначено на утренний прилив. До самого вечерамы сидели в гостинице, штудируя врачебные книги и делая выписки.

На что я любознателен, и то заклевал носом (в смысле,клювом), а Летиция всё шелестела страницами да скрипела пером. В конце концов,я погрузился в дрёму. Мне снились двенадцатипёрстная кишка, открытый переломмалой берцовой кости и скорбутные дёсны.

Очнулся я от звука хлопнувшей двери. Помигал, чтоб прояснитьвзгляд, повертел головой.

Комната была пуста. На столе белел раскрытый том, над толькочто потушенной свечой вился дымок.

Я догадался, что Летиция, утомившись от занятий, вышлаподышать воздухом.

Разве мог я допустить, чтобы она бродила ночью одна поулицам портового города?

Открыв окно, я вылетел наружу.

Девочка вышла из дверей и зашагала, не разбирая дороги. Еёплечи были понуро опущены, шляпа надвинута на глаза. В минуту уныния человеканельзя оставлять одного.

Без колебаний я опустился ей на плечо и бодро воскликнул:«Вот и я! Чудесная погода, не правда ли?»

— Только тебя не хватало, — мрачно ответила она. — Если ужувязалась за мной, по крайней мере не трещи. Голова лопается…

Я охотно объяснил бы ей, что всякую новую науку нужнопостигать не наскоком, а постепенно. Не станет же понимающий человек залпомвливать в глотку драгоценное старое вино? Нет, он будет смаковать каждыйглоток, наслаждаться вкусом, цветом, букетом. Учение — одно из приятнейшихзанятий на свете. Правильно прожитая жизнь вся должна состоять из учения, яглубоко в этом убеждён. Даже если в зрелости ты сам стал Учителем, всё равнопродолжай учиться. Вероятно, мне предстоит жить очень долго, и я уже догадываюсь,в чём будет состоять главная драма моего существования. Я накоплю безднузнаний, опыта, мудрости, но все эти сокровища пропадут втуне. Учителем ни длякого я не стану. Ибо я попугай и неспособен излагать свои мысли внятным длялюдей образом. Как мучительно в своё время пытался я освоить искусство письма!Сколько испортил бумаги в каюте капитана Ван Эйка! Но неуклюжая моя лапа счетырьмя мозолистыми пальцами, увы, не может начертить ни одной буквы…

Однако я отвлёкся.

Мы с Летицией гуляли по тесным, зигзагообразным улицамСен-Мало с полчаса, пока не оказались в квартале кабаков, таверн и прочихвесёлых заведений. Здесь было шумно и светло — на стенах и возле вывесок горелифонари.