Он толкнул дверь, остановился на пороге своей комнаты. Здесьеще не был, ночевал у Дмитрия. Типовая трехсекционная комната. Три стола,дюжина стульев. Деревянная кровать. Все сделано грубо, с чудовищными затратамисил и времени. На славу трудились умельцы. Те, которые в маковом зерне режутвелосипеды. Здесь их мастерство так же остро необходимо, как велосипеды вмаковых зернах.

Стол пригодится, на нем можно что-то поставить, но кровать?При здешнем весе спать можно хоть на камне, хоть на острие бритвы. Можно, стояна голове. Или зависнув на мизинце. Мизинце любой ноги.

Сегодня, когда мельком увидел некоторых специалистов, решил,что улавливает причины неблагополучия. Таких встречал даже в МГУ, хотя подобныеребята предпочитают ящики, там такие возможности. Со школы уже ориентированы, впятнадцать-шестнадцать лет — студенты, в двадцать — аспиранты, через три года —кандидаты, под тридцать — доктора. И не потому, что делают карьеру, степени кним приходят сами, потому как работают каторжно. Хватает и прилипалам, исоавторам, и замам директоров по научной и хозяйственной части. Но парни, увы,узкие спецы, никто из них не видит дальше собственного стола или пробирки...Они технари, а технари не могут быть специалистами по выживанию в этом мире.

Кирилл ходил безостановочно по квартире, благо ходить можнои по стенам, а при некоторой сноровке даже по потолку, раздраженно отшвыривал сдороги нелепые стулья. Мысли перескакивали с одного на другое, избегая больногоместа — пора идти к Мазохину.

Из окна бил яркий, как прожектор, луч света, и Кириллбезотчетно вытянул руку. Ладонь вспыхнула как красный фонарь, на пол рухнулаогромная багровая тень. Мышечная ткань просвечивала розовым киселем. Веныпереплетались как кружева, едва виднелись ниточки капилляров, победно и траурнотемнели кости. Их соединяли полупрозрачные, словно бы размытые хрящи. Нафалангах плоти почти нет, разве что полоска розовой дымки да висящие на нейтемноватые пластинки когтей. На них страшно смотреть: вот-вот соскользнут на пол,ведь ничто как будто не держит...

Убрал руку в тень, ощущение реальности вернулось. Увы,привычной надежности не осталось. Сердце тревожно стучит, нервы оголены...

Не в силах противиться искушению, провел большой лупой надлоктевой веной. Близко к поверхности в полутемном тоннеле несся с большойскоростью поток крохотных темных тарелочек, немного реже мелькали бледные амебы— милиция огромного тела-государства.

Два года назад их увидеть бы не удалось, тогда уменьшалсявесь, теперь было не столько уменьшение, сколько «вышибание» лишних клеток, акровяные тельца были почти прежних размеров. Если он стал меньше в сто раз, тоони — в два-три раза. Еще мельче — нельзя, опасно.

Поворачивая палец в солнечном луче, он выбрал хорошопросвечиваемый участок капилляра. Красные эритроциты мчались такие одинаковые,словно вылетели из-под одного штамповочного молота. Уже убирал лупу, когдазаметил целенаправленно спешащих лейкоцитов... Ага, впереди кипит бой. Черезцарапину прорвался десант отливающих железом пришельцев, похожих на рогатыеморские мины!

Многорукие лейкоциты облепляли мины со всех сторон. Гибли,но и враги застывали, деформировались. Что ж, если на царапину капнуть клеем,перекрыть канал переброски захватчиков... Дальше бравые лейкоциты позаботятся исами. Даже в его уменьшенном теле их десятки миллионов, а заводы в спинноммозге — или лучше сказать военные академии — ежеминутно выпускают в кровь сотниновых бойцов!

Он повернулся в солнечном луче, придирчиво рассматривая себяв зеркало. Терпимо... Печень увеличена, но так надо, сердечная мышца нерастянута, поджелудочная на месте... Вроде бы на месте. Впрочем, вечером всеравно осмотр у Кравченко.

Комбинезон неприятно шелестит в его руках, растягиваетсяслишком туго. И застежки такие, что только двумя руками... Мазохин требует,чтобы комбинезоны носили и внутри станции, а Кравченко превзошел даже Мазохина:мол, только перед сном снимать, хищные микробы пробираются и под бронированныйколпак!

Ноги донесли до массивной двери с надписью красным «Выход»,пальцы коснулись чувствительной пластины, вот уже на плечи обрушилось неистовоесолнце... Да, друзья с их мужественно-веселым трепетом помешают ощутитьединство с этим миром, необходимо побыть одному, ведь даже он, специалист,ведет себя пока что как человек, уменьшившийся до размеров муравья, а не какмуравей...

Только отойдя от бронированного купола, осознал, чтоподсознательно бежит от неприятного разговора. Бежит! Вот так. Не сказываетсяли миниатюризация? Не доминируют ли в Малом Мире рефлексы над разумом даже учеловека? Не могут ли...

А ноги потихоньку несли все дальше от станции.

— Перестань, — сказал Кирилл с отвращением. —Какие рефлексы? Ты в Большом Мире удирал от неприятностей точно так же. Наодних рефлексах... Вернись, выскажи этому меднолобому администратору!Добивайся!

Он составил мощную речь, полную убийственных доводов,сарказма, неотразимую, сверкающую... Станция за это время скрылась, только надзелеными зарослями расплывалось красное пятно верхушки купола.

Даже застонал от отвращения. Червяк, амеба. Ничтожество. Этоне его роль, он привык жить в норке. Всегда находятся бравые, не знающиесомнений, четко видящие светлое будущее — неизбежный удел человечества. Или этибравые уже настолько завязли в дерьме, что только презираемый интель способен спасти?Глупый вопрос, и так видно. Но интеля всю жизнь приучали, что он — прослойкамежду настоящими классами, он должен только получать ЦУ с обеих сторон, арешать за него будут другие, настоящие. И вот он, Кирилл Журавлев,чистопородный интель — откуда опять взялся? Разве не всех под ноготь всемнадцатом, двадцатых, тридцатых, сороковых, пятидесятых... — стоит врастерянности. Как породистый пес: все понимает, но сказать не может.

Воздух мягко расступался, похожий на бассейн. Впрочем, это иесть бассейн — воздушный. Вместо рыбы — хищные микроорганизмы, а планктономслужат крупинки цветочной пыльцы, споры, даже едва различимые молекулы запаха.

С каждым шагом нечто входило в Кирилла. Его Я разбухало, невмещалось, шло вместе с ним расширяющимся облаком. Оно же дало сигнал возможнойопасности, и Кирилл плюхнулся под защиту толстого, как перекрытие спортивногозала, широкого листа. Над верхушками зеленых стеблей бесшумно плыло сверкающее,похожее на паутинку с новогодней елки. Едва не зацепилось, но теплый потоквоздуха помог, серебристое облачко взмыло, быстро растворилось в синеве.

Кирилл, лежа, проводил взглядом чистоплотногопаучка-путешественника. В середке паутины, такой же серебряный, незаметный. Отполета ни шума, ни запаха... Так и до экстрасенсорной чуши можно дойти!

Уже не колеблясь, содрал комбинезон. Теплые ладони воздухабыстро высушили вспотевшее тело. Хлынул поток информации, истончившаяся кожа некомбинезон, от мира не отгораживает. Запахи идут прямо в тело. Кирилл вподражание муравьям перешел на трахейное дыхание. Еще не понял, чем пахнет, подкем как дрожит почва, кто как трясет плотный, как кисель, воздух — здесь всехитрят, имитируют, прикидываются, но чувства уже начинали делать первуюважнейшую прикидку: опасно — безопасно.