— Мы не муравьи, но уже не люди. Не прежние люди.Большинство законов этого мира — наши законы.

Дмитрий расплылся в такой широчайшей улыбке, что стал похожна летающее блюдце:

— С ума сойти! Я скотина, дурак, осел!.. Нет, дажебогомол, кивсяк, щетинохвостка... Хламидомонада!.. Так оскорбить этотпрекраснейший из миров. Тут сказочно, тут... Эх-ма, тру-ля-ля, не женитесь накурсистках! Я расцелую всех насекомых, которых встречу!

— Ну-ну, — суховато сказал Кирилл. Перед глазамиплыло, в животе словно ворочали ятаганом. — Значит, еще не знаешь, чтоможешь встретить...

Руки Саши задергались. Дмитрий ухватил ее в охапку, прижал кземле:

— Может быть, бегом к Кравченко?

— Чуть подождем.

— Кравченко — голова! Умница, умелец. К тому желауреат, автор трех монографий методов трепанации.

— Мне он понравился тоже. Но сюда не лауреатов, азнатоков Малого Мира, либо... чокнутых. Тут все на уровне школяров. Всякому лилауреату самолюбие позволит начинать заново?

Судорога подкинула Сашу так, что распластанный на нейДмитрий взлетел как от могучего пинка. Кирилл взял гарпунное ружье, сел,прислонившись к еще теплому камню. Ноги не держат, а тут в непривычной роли:бдить и охранять... Правда, хоть ночные хищники еще не вышли, но еще опаснеевечерние, которые успевают на границе дня и ночи. У них скорость, зрение,реакция, точные броски...

Не выпуская ружья, другой рукой расстегнул молнию, кое-как сорвалс себя комбинезон. Кожа от соприкосновения с воздухом пошла пупырышками. Совсех сторон бомбардировали запахи, сотрясения воздуха, тепло, холод. Нервыистончившейся кожи считали информацию, посылая сигналы в мозг, но язык сигналовпока что китайская грамота, смутно воспринимал лишь самые простые символы.Во-о-он за тем стеблем дремлет большой кузнечик, который несмотря натравоядность, жрет и букашек, а почти под ногами, отделенный перегнивающимлистом, спит хищный кивсяк...

Сашу подбрасывало, выворачивало из стороны в сторону.Дмитрий висел над ней, прижимая ее руками, удерживал головой, чтобы судорога невывернула шею. Наконец Саша застонала, челюсть отвисла, выпал синий распухшийязык.

Кирилл отворачивался, уводил глаза. Неловко было смотреть нагрудь Саши: маленькую, но, несомненно, женскую, на белые жуткие шрамы. Дмитрийбесцеремонно растирал ей грудь, но у суперменов, танцоров и прочихпрофессионалов другое отношение к телу, а Журавлев без галстука в присутствииженщины чувствовал себя голым. И ее не привык видеть... Ну не в порядке.

Брови Саши задергались, словно она тужилась разомкнутьслипшиеся веки. Дмитрий похлопал ее по щекам. Ее лицо перекосилось, с большимусилием она открыла левый глаз. Несколько мгновений смотрела, затем лицозадергалось сильнее. Она плотно зажмурилась, словно увидела нечто ужасное.

Дмитрий ликующе повернулся к Кириллу:

— Она меня узнала! По глазам вижу, узнала!.. А ядрожал, что от сырости в башке что-нибудь... Ну, сам понимаешь, заржавеет иликороткое замыкание... Теперь живем!

Саша уже не билась в конвульсиях. Грудь ее часто и нервноподнималась, слышно было урчание и бульканье. Наконец ее веки поднялись, глазамедленно прояснились. В них был ужас.

— Голова... — послышался едва слышныйшепот. — Горит...

— Горит? — не понял Дмитрий. — Ты же мокрая!И в голове у тебя...

Кирилл собрал силы, чтобы сказать членораздельно:

— На станцию... Работа для Кравченко.

Дмитрий подхватил Сашу, стремительно бросился через заросли.Через минуту вернулся, подобрал лежащего без сознания мирмеколога. Воздухпохолодел, движения замедлялись, холод сковывал.

Когда он подошел к огромному куполу станции, Кирилл и Сашане двигались, будто окоченели. Они перестали гнуться, Дмитрий нес их какбревна. Холод сковывал мысли, ощущения. Как сквозь туман увидел раздвоенныеморковки, его подхватили, внесли в теплый, даже горячий воздух. Донессятребовательный голос Кравченко...

Утром Дмитрий как пушечное ядро с грохотом влетел в комнатук Саше:

— Как тут наш новгородский... То бишь новгородскаягостья? Не удивился морской царь, что вместо Садко пожаловала его Дуня?

— Василиса, — поправил Кирилл.

Он ходил вдоль стен и по стенам, изучал щипцы, гарпуны,баллончики с ядом, клеем, аэрозолями. Саша сидела в кресле, укутанная в теплое,зеленая от лекарств.

— Василиса, — отмахнулся Дмитрий, — это издругой сказки. А Дуня — орел, боевой товарищ. Пока Садко играл, она саблеймахала.

Саша бросила ему благодарный взгляд. На Кирилла онастаралась не смотреть, а когда подняла, наконец глаза, ее голос был хриплымбольше от неловкости, чем от болезни:

— Глупость какая... Второй раз в жизни влипла, и опятьменя выволакивает Кирилл Владимирович.

— Мы без галстуков, — напомнил Кирилл.

— Прости, Кирилл.

Дмитрий пристально посмотрел в ее бледное, но ужепохорошевшее лицо, явно стараясь изгнать жуткое видение распухшей утопленницы:

— Добро пожаловать с того света! В рай, ясно, непустили — Бог правду видит — так хоть про ад расскажи. В смоле сидела илисковородку лизала? Для Мазохина место уже приготовлено?.. Хотя для утопленниковдолжно быть нечто особенное...

Саша со смущением повернулась к Кириллу:

— Сами понимаете, вам... тебе я обязана всем. Ты вообщеприбыл вовремя. Люди уже боятся выйти.

— Не зря, — вставил Дмитрий.

— Да, не зря. Кто высовывается, может исчезнуть.

Кирилл в недоумении повертел в руках сдвоенные баллоны,повесил обратно на стену.

— Пора представиться здешнему руководству, —сказал он с сомнением. — До утра я согласно инструкции должен был отходитьот шока. Сейчас утро... Кто здесь командует? Наверное, все-таки биолог?

— У него нет специальности, — ответил Дмитрийбодро. — Не ахай, уже и здесь такие появились. Администратор! Отвечает завсю программу. Надо сказать, план дает, хотя навалили на нас, бедных...

— Администратор, — повторил Кирилл упавшимголосом. Он ладил с муравьями, зверями, птицами, ящерицами, компьютерами, дажес людьми иногда удавалось, но за всю жизнь еще ни разу не удавалось найти общийязык хотя бы с одним администратором. — Я пропал... Администраторобязательно повесит на меня самую пакостную работу. Как бы хорошо я ее нисделал, все равно погавкаемся!

Дмитрий и Саша обменялись быстрыми взглядами. Кирилл снованервно прошелся по стенам, но смотрел уже не на диковинки вооружения, а подноги, будто шел за собственной похоронной процессией.