Я положила голову Джейсону на плечо, и это помоглоостановить вращение мира. Он стал поворачиваться, чтобы меня унести, но ясказала:

— Подожди, пока не надо.

— А что? — спросил он.

— Я хочу это запомнить.

— Что? — переспросил он снова.

— Как они смотрятся вдвоем.

Они оба лежали на спине, но Ашер выглядел поверженным богомсмерти, а Жан-Клод — как бог совсем иного рода. Густые черные волосырассыпались тяжелой волной вокруг головы, небрежной рамой бледного лица. Губыприоткрылись, ресницы черным кружевом оттеняли щеки. Он лежал, будто сваленныйсном после великой страсти — одна рука поперек живота, другая сбоку, одноколено согнуто, будто все напоказ. Только Жан-Клод мог умереть и выглядеть приэтом симпатично.

— Анита, Анита! — Я поняла, что Джейсон уже что-тоговорит какое-то время. — Сколько крови они у тебя взяли?

Голос мой прозвучал хрипло из пересохшего рта.

— Не они. Только Ашер.

Джейсон устроил меня на руках поудобнее, почти обнимая.Кожаная куртка заскрипела при этом движении, голая грудь казалась горячей,прикасаясь к моей обнаженной коже.

— Это он не просто подкормился, — сказал Джейсон,и в его голосе прозвучало осуждение, что бывало редко.

— Он, я думаю, увлекся.

Джейсон переложил меня у себя на руках, чтобы тронуть мойлоб, что казалось глупо, поскольку я была голая, но в минуты стресса мы всечасто действуем по привычке. Температуру e человека щупают на лбу, даже если онголый.

— Не похоже, чтобы у тебя был жар. Скорее ты даженемножко остыла.

Это мне напомнило кое о чем, и то, что пришлось напоминать,подтвердило, что мне хуже, чем я думала.

— У меня шея еще кровоточит?

— Есть немного.

— Это должно так быть?

Он понес меня к ванной.

— Тебя никогда так всерьез еще не кусали?

Он открыл дверь рукой и коленом и внес меня внутрь.

— Так, чтобы я потом теряла сознание, —non. — Я нахмурилась. — Это я сейчас сказала «non» вместо «нет»?

— Ага.

— Блин.

— Вот именно.

Он сел на край обширной ванны из черного мрамора, устроилменя на коленях и включил воду. Она лилась из клюва серебряного лебедя, что мневсегда казалось кричащим, но ладно — ванна не моя.

Тошнота прошла, головокружение слабело.

— Положи меня, — велела я.

— Мрамор холодный, — предупредил Джейсон.

Я вздохнула:

— Мне надо проверить, насколько у меня тело работает.

— Попробуй посидеть у меня на коленях, когда я тебя недержу. Если все в порядке, я принесу полотенца, и ты на них сядешь. Но поверьмне, не стоит сидеть на этом мраморе в голом виде.

— Резонно.

— Только никому не говори, что я высказалсярезонно, — образ загубишь.

Я улыбнулась:

— Тайны хранить я умею.

Я попыталась сесть, пока Джейсон подбирал температуру воды.Сесть я смогла. Уже хорошо. Я попыталась встать, и только рука Джейсона вокругталии не дала мне упасть на ступени, ведущие в ванну.

Он снова посадил меня к себе на колени:

— Не надо пробовать все сразу, Анита.

Я привалилась к нему. Рука вокруг талии ощущалась какстраховочный пояс.

— Отчего у меня такая слабость?

— Слушай, ты так долго имеешь дело с вампирами, неужелисама не понимаешь?

— Я не даю им от меня кормиться.

— А я даю, и можешь мне поверить: когда отдашь столькокрови, оправляешься совсем не сразу. — Наконец температура воды егоустроила. Он открыл краны пошире и заговорил громче, перекрывая шумводы. — Сейчас мы тебя отмоем и посмотрим, как ты будешь себя чувствовать.

Я чувствовала, что хмурюсь, а почему — не знаю. Такоеощущение, будто мне следовало сердиться. Что-то испытывать, чего ненаблюдалось. Теперь, уже не зажатая между Ашером и Жан-Клодом, я как-то странноуспокоилась. Нет, не просто успокоилась — мне было хорошо, хотя и не должнобыло быть.

Я сильнее нахмурилась, стараясь прогнать это чудесноеблаженство. Это было как попытка проснуться от плохого сна, который не хочет тебяотпускать. Только я боролась не с кошмаром, я хотела прервать хороший сон. Иэто тоже казалось неправильным. Все было неправильно. Какое-то было смутноечувство, будто я что-то важное упускаю, но даже ради спасения своей жизни я немогла бы понять что.

— Что со мной такое? — спросила я.

— Ты о чем? — переспросил Джейсон.

— Мне хорошо, а не должно быть. Ощущение чудесное. Анесколько минут назад мне было страшно, тошнило, голова кружилась. Но кактолько ты вынул меня из кровати, все стало лучше.

— Просто лучше? — спросил он.

Он уже снял кожаную куртку — по одному рукаву, перекладываяменя с руки на руку.

— Ты прав, не просто лучше. Как только я пересталабояться, стало просто чудесно. — Я нахмурилась, попыталась подумать, и всееще это было трудно. — Отчего мне трудно думать?

Он переложил меня с колена на колено, снимая сапоги исбрасывая их с ног. До меня в конце концов дошло, что он раздевается, продолжаядержать меня на руках. Кто сказал, что приобретенное на работе умение вобыденной жизни не пригодится?

— Зачем ты раздеваешься?

— Ты не сможешь двигаться, не падая. А мне будет оченьнеприятно, если ты утонешь в ванне.

Я попыталась избавиться от чувства блаженства, но это былокак отбиваться от теплого уютного тумана. Можно махать руками, но бить не по чему.Туман клубился и перетекал и оставался на месте.

— Прекрати, — велела я, произнеся это слово с тойтвердостью, которой в себе не ощущала.

— Что? — спросил он, перемещая меня вперед, чтобырасстегнуть джинсы.

— Это ведь должно меня встревожить — то, что тыраздеваешься, когда я сама голая, и лезешь со мной в ванну. Должно ведь?

— Но не тревожит, — ответил он, расстегивая джинсыодной рукой. Весьма талантливое движение.

— Не тревожит, — сказала я, снова хмурясь. —А почему?

— Ты действительно не знаешь? — удивился он.

— Нет, — ответила я, не зная даже, к чему это«нет» относится.

Он расстегнул джинсы.

— Я могу либо положить тебя на очень холодный кафель,либо перебросить на пару секунд через плечо, пока сниму штаны. На выбор дамы.