Он кланялся и улыбался, улыбался и кланялся.

— Мы незамедлительно переговорим об этом, — пообещал я, —где ваш партнер?

Такахаши Кизаразу кивнул в сторону японца с ничего невыражавшим лицом, который раскладывал фотоаппараты на витрине.

— Позовите его сюда, — потребовал я. Кизаразу затрещалотрывистыми односложными словами, и к нам подошел другой японец.

Я раскрыл бумажник и показал две небольшие фотографии ЭвелинЭллис.

— Вы знаете эту девушку? — спросил я. Японец принялсявнимательно рассматривать фотографии, пожалуй, слишком внимательно. Я быстровзглянул на Кизаразу.

— Эти снимки делал я.

— Конечно, это вы делали эти снимки, — подтвердил я, — наобороте фотографий стоит ваше имя и печать вашей фотокомпании. Вы знаете этудевушку?

— Да, конечно, — согласился он, — рекламные снимки. Вподсобке магазина у меня есть фотостудия для фотопортретов. Хотите взглянуть?

— Вы знаете эту девушку, — повторил я.

— Да, конечно, — подтвердил Кизаразу, — я знаю ее.

— Вы знаете, где она живет?

— У меня есть ее адрес в моих справочных книжках. А почемувы спрашиваете об этом снимке, пожалуйста?

Я повернулся к его партнеру.

— Когда я покупал в этом магазине фотоаппарат, то у входастояла молодая женщина. Это она изображена на снимке? — спросил я.

Секунду голова японца оставалась неподвижной. Затем еговзгляд скользнул в сторону Такахаши Кизаразу, после чего он отрицательнопокачал головой.

— Нет, — заявил он, — на снимке изображена другая девушка.

— Вы знаете ту девушку? Вы встречали ее раньше?

— Очень извиняюсь. Я не знаю. Она рассматривалафотоаппараты, задала вопросы, но ничего не купила.

— Как долго она оставалась здесь после того, как я ушел?

— Вы вышли, и она вышла.

— Сразу же?

— Почти одновременно с вами. Я повернулся к Кизаразу.

— Послушайте, — заявил я, — я пока не знаю всех последствийвсего дела, но я намерен их выяснить, чего бы мне это ни стоило. Если выпытаетесь…

Я увидел, как его взгляд скользнул поверх моего плеча, и егодежурная улыбка, не сходившая с лица, неожиданно превратилась в застывшуюухмылку.

— О'кей, Коротышка, — раздался голос Сержанта Селлерса, — наэтом можешь закончить. Я повернулся, чтобы взглянуть на него. Радом с ним стоялеще один мужчина в гражданской одежде. Я понял, что это был сотрудникуправления полиции Сан-Франциско.

— О'кей, — продолжал Селлерс, — теперь мы, Дональд, беремсяза дело. Ты пойдешь вместе с нами. Тебя хотят видеть в управлении полиции.

— В связи с каким обвинением? — спросил я. — Поначалу этобудет обвинение в совершении кражи, — пояснил он, — а закончится обвинением всовершении убийства.

Селлерс повернулся в сторону Кизаразу.

— Что пытался выяснить этот парень? — спросил он.

Кизаразу неопределенно покачал головой. Мужчина,сопровождающий Селлерса, отогнул лацкан своего плаща и показал полицейскийзначок.

— Давай выкладывай, — приказал он.

— Пытался разузнать о фотографиях модели, — объяснилКизаразу. Селлерс нахмурился.

— Не пытался ли он заткнуть тебе глотку, чтобы ты непроговорился о том, что произошло, когда он покупал фотоаппарат?

— Что это такое — “заткнуть глотку”?

— Чтобы ты промолчал о том, как он манипулировал сфотобумагой.

— О, фотобумага! — радостно воскликнул Кизаразу, улыбнувшисьво весь рот. — Очень интересно!

Его улыбка переросла в хихикание.

— Кто-то под прилавком открыл пакет с фотобумагой, — сообщилон. — Очень интересно! Когда мистер Лэм ушел из магазина, мы нашли на полуфотобумагу — семнадцать листов, глянцевой. Точно такую же бумагу покупал мистерЛэм, когда стоял у прилавка, а я вышел в подсобную комнату за фотоаппаратом.

Кизаразу не переставал кланяться, из-за чего его голованапоминала пробку, подпрыгивавшую на поверхности воды.

— Будь я проклят! — выругался Селлерс. Кизаразу неутомимокланялся и улыбался. Неожиданно, судя по выражению лица Селлерса, он принялрешение.

— О'кей, Бил, — обратился он к своему спутнику, — забирайэтого парня в управление и держи его там. А я попытаюсь перетрясти этозаведение. Здесь что-то должно быть… ох, уж этот маленький, хитроумный шельмец.

Мужчина, которого Селлерс назвал Билом, со злостью сжалпальцами мои бицепсы.

— О'кей, Лэм, — заявил он, — пошли, — и повел меня к выходуиз магазина.

Я вынужден был подчиниться грубой силе, поскольку ничегодругого мне не оставалось делать.

Вслед за мной раздался голос Кизаразу, на прощаниесказавшего мне:

— Очень сожалею, мистер Лэм, очень сожалею.

В управлении полиции мне пришлось прождать более сорока пятиминут. Наконец, появился Фрэнк Селлерс. После этого меня препроводили в одну изтех унылых комнат, которые так характерны для полицейских заведений.

Старый дубовый стол, пара медных плевательниц, несколькодешевых стульев, да еще плакат с календарем на стене — вот и вся обстановкакомнаты. Линолеум на полу выглядел так, словно он кишел гусеницами. На самомделе это были ожоги от брошенных мимо плевательницы окурков.

Мужчина, которого Фрэнк Селлерс называл Биллом, оказалсяинспектором полиции Гэдсеном Хобартом. Ему не нравилось имя, которым егонарекли при рождении. Все знали об этом и поэтому вежливо называли его Биллом.

Селлерс ногой отшвырнул от стола один из стульев и жестомуказал мне на него. Я сел.

Инспектор Хобарт тоже сел.

Фрэнк Селлерс продолжал стоять прямо передо мной. Он смотрелна меня сверху вниз, слегка покачивая при этом головой, словно хотел сказать:“Я всегда знал, что ты, в конце концов, окажешься проходимцем и, бог ты мой, янисколько этим не разочарован.»

— Ладно, Коротышка, — обратился ко мне Селлерс, — что тыможешь сказать в свое оправдание?

— Ничего.

— Ну что ж, тебе, черт возьми, следует, не теряя времени,что-нибудь придумать, поскольку у нас готово обвинение против тебя, в связи ссовершением убийства. Оно настолько обосновано, что даже тебе не удастсяотвертеться от него.