укрытая брезентом. И если бы из-под него, как шилья из мешков, не выглядывали стволы танковых орудий, если бы из-за забора не раздавалось урчание дизелей, если бы, наконец, на заводе не работало несколько тысяч местных жителей, после второго стакана начинавших ныть и хныкать о своем нежелании трудиться на третью мировую — то, разумеется, никто и никогда не узнал бы, что делают на заводе «Антарес».

— Секретинизм! — горько вздохнул Коптев, провожая взглядом готовый к отправке танк.

— Прошу прощения? — переспросил сопровождающий его директор.

— Я говорю, что это вон у тех ворот часовой без оружия стоит?

— А-а, понял. Там заводская свалка.

— Свалка? И что, туда тоже по спецпропускам?

— А как же!

Коптев понимающе кивнул. Казалось, свалка его больше не интересовала. Однако через полчаса, выйдя из проходной, он обошел вокруг заводской территории и оказался в узком, донельзя загаженном переулке. Железные ворота в бетонном заборе были заперты на замок, но между створками оставалась щель, куда вполне можно было пролезть, даже не запачкав пальто. Коптев не ошибся: это действительно была заводская свалка. Никакой охраны у наружных ворот не было. Да и на самой свалке — тоже. Термопары валялись повсюду. Правда, лишь немногие из них содержали платину, но зато корпуса этих немногих имели специальную маркировку. Таким образом, задача потенциального расхитителя драгметаллов упрощалась до предела.

А, кстати, интересно было бы выяснить: на какую помойку выбрасывают золото?

Эх, да то ли еще иногда выбрасывают…

«Горе тебе, Бьорнингард!»

Давным-давно Младшие боги, сотворенные волею Творца, воспели Мир Сущий, и в Начале Времен обрел он форму и плоть, и стал обиталищем миллионов существ, живых в Живом Мире. Тем из них, кто был сотворен последними, Господь даровал малую частицу Его Духа — и потому зовутся они Детьми Божьими.

Шли годы, росло и ветвилось Мировое Древо, и беспечальной была юная жизнь.

Но случилось так, что один из Младших богов, чье имя с тех пор неназываемо, возжелал власти над всеми мирами Древа. Всеотец хотел до Конца Времен восседать в своем хрустальном чертоге в окружении миллионов и миллионов любящих и любимых детей — этому же нужны были лишь послушные рабы, слепо исполняющие его волю. И он провозгласил себя Владыкою Судеб.

На стенах глубочайших подземелий нарисовал он могучих воинов и, вдохнув в них некое ублюдочное подобие жизни, повел их на Источник — средоточие Истинного Пламени, тайной сути всего живого.

И тогда были откованы Хрустальные Мечи, предназначенные сокрушать лишенные сущности пустые формы. Ибо лишь пустыми формами были воины Врага — и они были сокрушены.

Но нельзя уничтожить несуществующее. И потому, победив, самой победой своей Младшие боги признали, что в мире могут быть воплощены формы без сущности — может существовать Пустота.

Горько оплакивали они оскверненный и искаженный мир, не в силах более взирать на свои хрустальные клинки. И Младшие боги отдали их Детям Творца, дабы хранили они Древо от новых искажений.

Один из таких мечей с незапамятных времен хранился в фамильной сокровищнице герцогов Бьорнингардских…

Колокол на башне возвестил о закрытии ворот, когда Странники были уже ввиду города. Четверо из Старого Метро глядели на его зубцы во все глаза — они никогда еще не видели города, полностью окруженного стенами. Трое остальных, впрочем, были удивлены не меньше — подъемный мост через городской ров был по-прежнему опущен, и охраны не было видно. А вот для нагнавшего их светловолосого гиганта, опоясанного широким мечом, это зрелище, похоже, было уже привычным. Дружески кивнув ведьме, он подошел ближе и спросил:

— Что, опоздали?

— Опоздали! — Эленнар безнадежно махнул рукой.

Но светловолосый глядел не на Эленнара, а куда-то мимо него — на быстро движущиеся пальцы Даэры.

— Пойдемте. Я вас проведу, — сказал он странно изменившимся голосом.

До самых ворот не было произнесено ни слова.

«Край непуганых идиотов! — мрачно размышляла Хириэль. — Мост не подняли, охрану на стены не выставили… Ох, сейчас мы их всех напугаем!»

Стук тяжелого кулака в ворота прервал ее мысли.

— Пач-чему в неурочный час? — рявкнул изрядно пьяный стражник. — А, это вы, господин советник. А эти с вами?

— Со мной, — ответил советник.

Ворота открылись чуть пошире.

— А вы в гости к господину советнику или по делу?

— По делу! — отрезал светловолосый.

— Тогда с вас семь тинко деловой пошлины, да еще пять на благоустройство города. Итого двенадцать.

— Что?! — советник почти не повысил голоса, но стражник даже присел со страху. — Сколько, ты сказал?

— С-семь тинко деловой пошлины…

— С герцога получишь, когда протрезвеешь.

— В-вы… к его светлости?

— А что, он до утра не принимает?! Разбудить! Гонца к нему послать! Драть вас, мерзавцев, некому!

— С-соблаговолите подождать в кордегардии… — пролепетал испуганный стражник.

— Это в караулке, что ли? Где это вы еще таких слов нахватались… Ладно, пшел!

Проводив убегающего взглядом, они вошли в боковую дверь возле ворот.

Под потолком плавали густые облака сизого дыма, вонь от портянок и сивушного перегара стояла такая, что хоть алебарду вешай, а стены были густо изукрашены надписями — половина из них ругательски ругала службу, его светлость герцога и чудесный город Бьорнингард впридачу.

— Вот ежели примем по одной, то будем друг друга это… уважать, — невнятно поучал кого-то в углу седой стражник. — А ежели по окончании смены еще, тогда можно и жену повоспитывать по толстой роже.

«Угу, — подумала про себя Хириэль. — Жаловаться некому и бессмысленно».

— А ежели ты с утра встать не можешь, то, опять же, это… лечись, — продолжал пьяный. — Подлечишься — и сюда. Пришел — значит, пришел, а прочее никого не это… не волнует. Хошь — валяйся тут, хошь — заступай. Пропустишь кого — тоже не беда. Коль выпил — простят. Скажешь, пьяный был, ничего не помню.

— А ну как не простят?

— Кто? — искренне удивился пьяный. — Герцог, что ль? Дак его светлость сами не просыхают. Недавно каким-то из Цельзиана хрустальный меч пропил, теперь гуляет. Пондравилось им. Светится. Ну, светится и светится, а что с того толку? Так что не бойсь, н-наливай! Во шкалики шкаликов — оп-прокинь!

Даэра незаметно тронула руку советника. Тот кивнул головой, показывая, что слышал, и вновь углубился в созерцание нарисованных на стене женских частей, пока грохот сапог не оторвал его от этого занятия.

— Господин советник! — доложил примчавшийся. — Его светлость герцог просили передать, что никого не принимают, у них приступ.

— Приступ этой болезни называется «запой». Доложи, как положено.

— Так что у его светлости запой, он никого не принимает.

— Понятно. Ступай и отопри ворота, мы пойдем дальше.

— Подождите,