«Молодчинка» ныряет в шкаф и достает шкатулку размером с ладонь ребенка.

– Отнеси ему это, – просит ученый.

– Что в ней?

– Какая тебе разница, золотце?

Не успеваю я ответить, как Ларс хватает меня за запястье и вставляет синюю флешку.

– Что это?! – Я пытаюсь высвободиться – бесполезно.

– Программа-страховка. Не отдашь шкатулку сегодня – обнулишься. Вскроешь – обнулишься. Уяснила?

Черт.

– Что б я еще раз согласилась! – багровею я, наконец вырвавшись.

– Благодарю, – надменно хмыкает ученый. – И… Передай Ольви мои соболезнования.

– Возможно, вам стоило сказать это, когда он был здесь?

Я прячу шкатулку в карман и выбегаю из лаборатории. Боковым зрением замечаю, что мне машет Хло. Прощай, молодчинка. Прощай, паук.

Всего ужасного. Надеюсь, не свидимся.

На первом этаже, в холле, меня ждет только Ник.

– А где…

– Ему нужно время.

– После такого любому нужно время, – соглашаюсь я.

Вчерашняя легкость обросла чешуей. Я не знаю, куда деть руки, не представляю, что ответить. Мне страшно быть нормальной. Ник несправедливо добр.

Несправедливо.

– Ларс хоть и сволочь, но кое-что я для себя выяснил, – резюмирует он.

– О чем ты?

– Не забывай, я прогер-изобретатель. – Ник на миг умолкает, напрягается. – Звонила Альба. Она готова к походу, так что сегодня ночью мы будем уже за городом.

– Это… отлично.

Мы прощаемся на улице, прижатые толпой к стене Университета.

– До вечера. – Я делаю шаг к дому, но тут же замираю. – Хорошо, что ты с нами, Ник.

– Хорошо, что ты знаешь, что я с вами.

Оставшуюся часть дня я собираю рюкзак. Еда, запасная толстовка, зарядка для планшета – все на месте. Кир без конца звонит мне, и я снова и снова обещаю, что буду осторожна. К вечеру я получаю сообщение от гостя из прошлого с подробным планом действий. «Выучи наизусть, солнышко», – дописывает он спустя некоторое время.

Мысленно повторяя наставления Оскара, я надеваю теплые штаны, свитер и пояс с блестками. Бросаю в рюкзак шкатулку. Несусь к кабинам.

Наш путь начнется с самой бедной части города – с нулевых районов. Это как воспалившийся аппендикс, который никак не удалят. Двухэтажные дома-гусеницы пожирают все новое, разрастаются, тонут в гнили и плесени. Небоскребы толпятся чуть поодаль, словно боясь провалиться в помойную яму. Они не любят гусениц. И ненавидят людей-личинок.

Здесь не гуляют. Не живут. Не ездят на кабинах. Здесь умирают – медленно и мучительно – потому что бедность в городе номер триста двадцать приравнивается к обнулению.

Однажды я была в этих местах: подыскивала дешевое жилье. А потом бежала без оглядки, лишь бы не смотреть в глаза тех, кто так отчаянно держится за здоровую жизнь.

Я выхожу на неизвестном мне небоскребе. Здравствуй, помойная яма. Принимай новую личинку.

На перекрестке у проржавевшего киоска топчутся человек шесть. Ждут кармы – ежедневной нормы для бедных. Город заботится о каждом. И днем, и ночью.

Первая в очереди – немолодая женщина, кутающаяся в потрепанную шаль.

– Дайте хотя бы метров пять! Индикатор уже пищит!

Она судорожно взлохмачивает ярко-оранжевые волосы. Еще одно отличие «нулевых»: они до смерти боятся седины, поэтому покупают дешевые краски-порошки.

– Вы получили сегодня двадцать метров, – доносится из маленького окошка.

Как же странно: вокруг этой женщины пульсирует карма, но ей она недоступна. У меня, у человека из киоска, в Сети – спасительные байты есть везде. Везде, но не там, где они жизненно необходимы.

Я шарю рукой в кармане и натыкаюсь на флешку. Здесь два гига, заработанные на пранках. Как хорошо, что я не оставила ее дома.

– Вот. – Флешка ложится в ее руки. – Пользуйтесь.

Не дожидаясь ответа, я разворачиваюсь к гусеничным домам, но она меня окликает:

– Подождите! – И сует мне в карман пакетик. – Это красная пастель[9]. Спасибо вам.

Я не поседею. Не поседею.

Переборов желание выбросить пакетик в ближайшую урну – некрасиво, женщина за мной наблюдает – я надеваю капюшон. Готова поспорить, что именно в нулевых районах родилось ледяное лето. А вдруг оно тоже сущность?

Я продолжаю путь к тому месту, откуда с минуты на минуту начнется обратный отсчет.

Возле прокуренного бара, почти на дне помойной ямы, я нахожу Оскара, Ника и Ольви.

– Где Альба? – вместо приветствия интересуюсь я.

За спиной раздается смешок:

– Что, соскучилась?

– Ты умеешь появляться, как нормальный человек?

– Нет.

– Кхм, не хочу вас перебивать, – кряхтит гость из прошлого, – но нам пора. Альба, как ты?

– Лучше некуда. – Даже сквозь биомаску я чувствую, как она посылает мне полный ненависти взгляд.

– В таком случае – вперед.

Оскар исчезает за углом бара.

– Почему молчите? – раздраженно спрашивает он, когда мы его нагоняем. – Как там Ларс?

– Разве Матвей вам не рассказал? – хмурюсь я, замирая у открытого люка.

– От него добьешься, – ворчит гость из прошлого, зло косясь на Ника. – Ну, с богом.

Мы спускаемся по ржавой мокрой лестнице и, лишь оказавшись в тоннеле, возобновляем разговор.

– Как по мне, Ларс добрый. Просто прячется за образом злого ученого, – тараторю я, боясь даже представить, о чем думает Ольви.

Оскар включает фонарик, и перед нами вспыхивает длинный коридор. От запаха плесени еда отчаянно просится наружу.

– Хорошо же он вас обработал.

Мы останавливаемся у внушительных дверей с царапиной-улыбкой, на этот раз перевернутой вверх ногами. Оскар вводит код на экране сбоку. Замок щелкает.

– Откуда у вас пароль? – изумляется Альба.

– Я же работал на Семерку. Да, коды периодически обновляются, но я знаю этот рандом-генератор наизусть. – Оскар прислоняется затылком к двери. – Дальше сами. Пересечете границу минут через пятнадцать, если будете идти прямо. И помните: вы можете вернуться в любое время.

– К чему все это? – недоумевает Ольви. – Вы набрали тех, у кого нет выбора. Мы никуда от вас не денемся, как бы ни мечтали.

Оскар касается запястьем перевернутой улыбки.