Мы бежим по одной из «сломанных ножек». Шелестят клены и дубы, ветер разносит сладкий аромат роз с клумб и запах сырости – налетели тучи.

– Думаю, Ларс в исследовательском корпусе, – предполагает Ник.

Автоматические двери не успевают закрываться из-за бесконечного потока людей. Мы подстраиваемся под скорость толпы и оказываемся в просторном зале. Гудят лифты, к стенам прижимаются диваны. Галдеж давит на уши. Мы подходим к девушке, дежурящей у полукруглой стойки с ключами.

– Чем могу помочь?

– Мы к Ларсу, – отвечает Ольви.

– К кому?

– К Ларсу.

– Он… не принимает. – Девушка закусывает губу и наклоняется к нам. – Уносите ноги, пока можете. Он же тю-тю! Я боюсь с ним один на один оставаться, а он, как назло, до девяти вечера засиживается. Приходится ждать!

– Это срочно, – вмешиваюсь я. – В каком он кабинете?

– На десятом этаже. Выкупил все аудитории, чтобы никого рядом не было! Нет, этот Ларс точно того. – Она крутит пальцем у виска. – Удачи вам. И с вас метр кармы. На ремонт холла.

Мы подносим индикаторы к маленькому экранчику в столе, после чего спешим к лифту.

Я считаю этажи, мелькающие в щели между дверями, и радуюсь, когда кабина замедляется: мой внутренний калькулятор не ошибся. Мы на месте.

Освещенный лампами дневного света коридор кажется бесконечным. Холодно. Пахнет чем-то сладким.

Мы замираем перед единственным открытым кабинетом. Обычный офис: гудящий сервер, старый шкаф во всю стену, кондиционер. И лишь одна деталь выдает странность хозяина – железная рука, свисающая с потолка. Длинная, вычищенная до блеска. Повсюду валяются фантики от конфет «Малибу». Немолодой мужчина, напоминающий по комплекции парня-миллион-спичек, стоит к нам спиной и что-то увлеченно читает на планшете.

– Хло, подай мне флешку! – командует чудак.

Рука тянется к столу, хватает съемный носитель и в ту же секунду отдает его хозяину.

– Молодчинка! – Мужчина гладит железные пальцы.

– Вы Ларс? – прерываю я его странный монолог.

Он резко поворачивается. Касается запутанных вьющихся волос и морщится, из-за чего огромная родинка на носу съеживается в сердечко.

– Да. Что вы хотите?

– Пообщаться, – заверяю я. – Просто пообщаться.

– Я заплачу за свет завтра. У меня сейчас нет лишней кармы. Хло, выпроводи их!

Наверное, эта «молодчинка» прибила бы нас, если бы не Ольви.

– Нам не нужна ваша карма, – говорит он. – Мы по поводу Марфы Тэрри.

– Марфы? Кхм. Ладно, Хло, отдохни пока.

Его взгляд твердеет. В нем нет ни намека на прежний страх. Ученый берет Ольви за руку и рассматривает тыльную сторону ладони. Прищурившись, я замечаю на ней родимое пятно.

– Давно не виделись, – выдыхает Ларс.

– Кто вы?

– Марфа так и не призналась тебе?

– Она попросила, чтобы я вас… отблагодарил, – почти беззвучно произносит Ольви.

– О, не стоит благодарности.

– Вы мне объясните, в чем дело? – начинает злиться тот.

– С превеликим удовольствием. Надеюсь, у вас есть сетевые линзы? – Ученый дожидается наших кивков и продолжает: – Надевайте.

Мы погружаемся в виртуальную реальность. Ларс скрывается за дверью с табличкой «Видео», и мы следуем за ним.

Комната плавно превращается в палату. Даже в нематериальном теле я улавливаю тошнотворный запах лекарств.

На диване сидит женщина в белой рубашке. Длинноволосая, стройная, смуглая. Лишь по глазам я догадываюсь, кто она.

Как же изменила вас болезнь, Марфа.

Она укачивает плачущего младенца, хоть сама едва сдерживает слезы.

– Тихо, тихо, тихо… – тает на ее губах.

Раздается писк индикатора. Я готова пойти на все, чтобы прекратить это.

– Да сделайте вы что-нибудь! – Голос Марфы похож на вой раненого хищника.

Видео меняется. Мы в лаборатории Ларса. На столе, в прозрачных капсулах, спят младенец и мальчик постарше, связанные проводами и планшетом. По экрану бегут строчки программного кода. Ученый внимательно следит за процессом.

Он читает их.

Не успеваю я опомниться, как картинка исчезает. Теперь мы в детской. Марфа поет колыбельную и поглаживает перила кроватки. Ее плечи сжимает незнакомый мне мужчина – наверное, отец Ольви.

– Где бы мы были без Ларса, – устало шепчет женщина.

Секунда – и видео рассыпается на пиксели. Я снимаю линзы. Мне страшно смотреть на Ольви. Я чувствую кожей, как он иссякает.

– Что это было? – хрипит он.

С каждым ударом сердца, с каждым вдохом мы все ближе к правде. И я не уверена, что хочу ее знать.

– Твоя история, Ольви. Я снял ее от начала и до конца. Ты – один из первых экспериментов.

– Что вы со мной сделали?

– О, дружочек, я сделал невозможное: спас тебя от планемии.

Я замираю. Мне не нужен ни воздух, ни эта комната. Весь мир сузился до слов странного ученого.

– Как? Вы лечите от обнуления? – с трудом выговариваю я.

– Да. Но это незаконно. Я плачу штраф – десять гигов кармы за операцию. И, конечно, у меня нет достаточного количества пустых тел…

– О чем вы? – багровеет Ольви.

– Что же, хорошо. Я программирую души. Двадцать лет работал на Семерку и пятнадцать на себя. Меня выгнали из-за некоторой… ошибки. – Ученый прислоняется ладонью к шкафу. – Что в нем, по-вашему?

– Конфеты «Малибу»? – мрачно ухмыляется Ник.

– Ха-ха, смешно. Хло, гляди, какой юморист к нам пожаловал, – закатывает глаза Ларс. – Здесь флешки, на которых хранятся программные коды душ. Мысли, поступки, привычки, эмоции и увлечения – все прячется в маленьком куске железа. Но! Что нужно душе для возвращения к прежней жизни? – вскидывает брови Ларс и, не дождавшись ответа, продолжает: – Правильно. Новая оболочка. У тебя, Ольви, было слабое, болезненное тело. Утешители вживили индикатор, но организм его отторг. Еще немного – и ты бы обнулился. У младенцев это заканчивается смертью.

– Вы хотите сказать, – ужасается Ольви, – что я мертв?

– Не ты, – поправляет его Ларс. – Твое тело. Тогда я только начинал свою деятельность. Мы с Марфой отыскали новую оболочку. Мэт был старше тебя на два года. Конечно, это звучит жестоко, но мы взяли его тело. Родители – сущности – продали сына за сто гигов кармы. Твоя настоящая оболочка мертва, Ольви.

Ларс открывает шкаф, и я невольно тянусь к кулону. Полки завалены прозрачными шариками. Такими же, как мой неудавшийся подарок Нику.