это, конечно, понимает, поскольку она мать.

– Очень мило. Получается, Вадим такой подарочек, что на него даже мать-одиночка с двумя детьми не позарится, – Надя язвительно усмехнулась. – Но если у них реально ничего не было, почему же тогда она за все эти месяцы даже не попробовала со мной помириться?

– Может, боялась. Ждала, пока ты остынешь…

– Ага. И на вернисаж приехала тоже просто так, да? Никому ничего не хотела доказать?

– Не знаю, Надюш. Теперь уже сложно рассуждать. Мне кажется, надо было подойти к ней и поговорить спокойно. В конце концов, если даже у них что-то есть, это не повод убегать.

В салоне машины повисла длинная пауза.

– Знаешь, мам, – медленно начала Надя. – Я об этом много думала. Ты права. Я действительно убегаю, вместо того чтобы решать проблемы.

Она говорила напряженно и отрывисто, с видимым трудом выталкивая из себя каждое слово. Марина смотрела на дочь, закусив губу, но та, насупившись, не сводила глаз с дороги.

– Вот как я с тобой поступила. Мне ведь показалось, что ты меня предала, бросила, чтобы не возиться с нами, когда Лешка родится.

– Надюша!

– Погоди, не перебивай! – Надя со злостью стукнула по рулю маленьким худым кулаком. – Я правда так думала. А ты ведь даже не знала, что я в положении. Я заранее за тебя все решила. И бабушка масла в огонь подлила: ах, Марина такая эгоистка, ах, она сбежала, предала Родину, да и ладно, справимся без нее.

Надя побледнела, ее губы кривились, напряженные мышцы, казалось, вибрировали.

– Надюша, может, мы остановимся? Поговорим, а после поедем дальше?

– Мам, не волнуйся, – голос Нади звучал уже мягче. – Я столько лет за рулем, что уже в любом состоянии могу водить. Честно. И еще знаешь что? Ты права. Я не хотела быть такой, как ты. Мне хотелось, чтобы все было как-то спокойнее, яснее, без этих вот метаний, поисков. Наверно, тебе это обидно слышать, но ты для меня была отрицательным примером. Мне не хотелось, чтобы в моей жизни было постоянно это напряжение, этот выбор, как мне поступать – как ты или как бабушка. Мне казалось, я смогу прожить лучше, правильнее, чем ты.

– И у тебя получилось, Надя.

– Не уверена. Теперь мне сорок два, и я на перепутье. И я рада, что хотя бы от тебя больше не убегаю. И от себя стараюсь тоже. Но в случае с Ленкой – мне просто так гадко стало. Я не хочу в это вникать, понимаешь? Мы ведь с ней столько лет душа в душу, рядом все время, и в отпуск, и в праздники, и если дети болеют. Казалось, что совсем родные. Для меня та эсэмэска была просто… Ну я не могу этого описать. Страшно это было, мам.

– Да, дочь, верю. Наверно, это страшно – когда думаешь, что потерял друга.

– А тут и друга, и мужа.

– Да как сказать… – протянула Марина с сомнением. – Насчет друга я, наверно, с тобой согласна. Если у Лены с Вадимом был роман, то называть ее твоим другом неправильно. Хотя, знаешь, у нас все было проще. Партнеры менялись в довольно узких тусовках, и никто ни на кого особенно не злился. Изредка, если кто-то из любовного треугольника вел себя некрасиво – конфликтовал, врал или сплетничал, – дружба могла расстроиться. Но по большому счету… В мое время и в моем кругу никто не верил, что любовь можно удержать силой. Поэтому на измены не больно-то обижались и тех, кто хотел уйти, не удерживали.

– Ну да, твоя среда, конечно, совсем другая. Богема, что с вас взять, – хмыкнула Надя.

– А ты не завидуй, – рассмеялась Марина. – Зато если мы с кем-то живем, то не по инерции, а потому, что действительно этого хотим.

– И у тебя сейчас так? С твоим мужем?

– По-разному бывает. Но в целом да. Хотя в нашем возрасте все уже гораздо спокойнее. У нас столько лет за плечами, Надюш, что я твои бури, конечно, наблюдаю как кино из прошлого. Ты прости, – вдруг заволновалась она.

– Мам, спокойно, я все понимаю.

– Хорошо, – выдохнула Марина. – А то ляпну что-нибудь не то, и опять на двадцать лет разлука.

– Мам, так не будет больше, – сказала Надя очень серьезно и, отвернувшись от дороги, посмотрела на мать в упор. – Я себя так больше не накажу.

– Ну хорошо, – Марина старалась говорить легкомысленным тоном и надеялась, что мгновенно навернувшиеся слезы не слышны в ее голосе. – Тогда спрошу. Ты не хочешь поговорить с Вадимом? Ну, может, правда там ничего такого уж серьезного? Или тебе с ним уже совсем плохо и спасать ничего не хочется?

– Ой, смотри, мы уже почти до Кратова доехали, надо же, – заметила Надя, приближаясь к знакомому повороту с шоссе. – Не могу сказать, что мне с ним плохо. Мы же всю жизнь вместе, у меня и мужика-то другого никогда не было. И Лешка. И дом. Просто… Я вот пожила здесь несколько месяцев, пообщалась с людьми, начала рисовать снова. И поняла, что моя жизнь с Вадимом все-таки была совсем не такая, как я хотела бы. Как будто я в какой-то упряжке, по одной колее, без права на небо посмотреть… Понимаешь?

– Понимаю, Надя. К сожалению, так часто бывает, и с мужчинами, и с женщинами, у которых чувство ответственности настроено на всех, кроме себя. Почему-то считается нормальным угождать другим, забыв о собственных потребностях. И конечно, не такой жизни я для тебя хотела, – Марина тщательно подбирала слова, чтобы не обидеть дочь и не перейти тонкую границу между пониманием и давлением. – Наверно, мой пример для тебя – не самый вдохновляющий. Но, может, он хоть немного поможет тебе увидеть, что бег в упряжке – не единственный вариант. И тебе совсем не обязательно жить как я или бабушка. У тебя может быть свой путь.

– Ага. Теперь бы понять, можно ли поменять жизнь, не поменяв мужа, – хмыкнула Надя, сворачивая на узкую улицу, ведущую к даче Зарницких.

– На мой взгляд, это заранее не ясно, – заметила Марина.

– Ну, у тебя опыт побогаче моего, мне это неясно тем более, – усмехнулась Надя.

Глава 19

Света еще в июне решила отпраздновать приезд Марины как большое событие, но до поры скрывала это от подруги. Только когда Надя узнала, что мать приедет на открытие выставки Вадима, она поняла, ради чего воспитанников пансиона именно в эти дни отправили на экскурсию с ночевкой, а в Кратово созвали столько гостей. Сегодня в родовом гнезде Зарницких ждали всех: Леша должен был