отца в плечо низко склоненной головой. Как в детстве. И глубоко вздохнула, прежде чем задать следующий вопрос:

– Ну хорошо. А почему сегодня ты решил рассказать?

– Потому что мы наконец все собрались в нашем доме. Потому что я не верю, что твой брак с Пьером может рухнуть из-за какой-то старой тайны. И потому что я хочу, наконец, чтобы в моей семье все было открыто, честно и по-доброму. Чтобы все, кто мне дорог, общались между собой. Любили друг друга. Поддерживали. Чтобы мы снова стали семьей.

Дочь ничего не отвечала, опустив голову и уставившись на мелкие серо-бежевые камушки, которыми была усыпана земля перед приютившей их скамейкой.

– Света, большинство людей на этом свете живут не так, как хотели бы, а так, как получается. А получается очень по-разному. Иногда понять чужое счастье крайне сложно. И тогда нужно просто поверить, что человек сам знает, как ему хорошо. И не судить. – Его голос снова задрожал, и рука с измятым и влажным платком потянулась к лицу. – Скажу честно, я не смог понять Лидочку. Почему она не рассказала мне, когда не стало мамы. Ведь у нас оставалось еще почти двадцать лет жизни бок о бок. Но раз она так решила, значит, для нее так было лучше.

Он снова откашлялся и наконец, полностью взяв себя в руки, заговорил с прежней уверенностью, как будто проговаривая давно выученный текст лекции:

– Не надо судить нас с Альбиной за наше счастье. Да, у нас большая разница в возрасте. У нас нет и не будет детей. Но она глубокий, по-своему очень несчастный человек. И несмотря на то, что наш союз не укладывается в общепринятые нормы, у нас с ней все по-настоящему. Просто поверь и прими.

Светлана придвинулась к отцу поближе, прижалась к нему и, снова уткнувшись в отцовскую руку лбом, совершенно по-детски засопела в его темно-синий пиджак:

– Пап, я так тебя люблю. Я постараюсь.

– Хорошо. Письмо читать будешь?

– Пока нет. – Света смотрела на зажатый между его пальцами потертый листок и чувствовала, что, прикоснувшись к нему, начнет плакать и не сможет остановиться. – Потом обязательно почитаю. А пока мне нужно просто все это попробовать уместить в своей бедной голове. Спасибо, пап, что рассказал. Для меня это очень важно.

Отец и дочь поднялись со скамейки и неторопливо двинулись к выходу со школьного двора.

– Па, ты счастлив с ней, да?

– Да.

– А разве так бывает?

– Бывает, дочь! Бывает. – Михаил Степанович улыбнулся с мечтательным выражением человека, который добрался до вершины, сбросил груз и, чувствуя, как ноют утомленные мышцы, не торопясь осматривает затянутую дымкой панораму. – Я был очень счастлив с твоей мамой. Она была восхитительная женщина и родила мне сына и дочь. Потом я состарился и привык быть один. Думал, так будет всегда, – наука, знаешь ли, отличная соперница любви… Но тут появилась Аля… И оказалось, что счастье может быть не таким, как ты его себе придумал, или спланировал, или назначил… Совсем другим – но от этого не менее настоящим.

Мимо них прошла небольшая компания ребят – по виду младшие школьники. Оживленно переговариваясь, они направились к спортивной площадке, и Михаил Степанович, перехватив взгляд, который бросила на детей Светлана, спросил:

– А что же Пьер, как он переносит разлуку? Скоро приедет навестить тебя?

– Сейчас никак, у него очень много работы. В этих комиссиях Евросоюза все гораздо сложнее, чем даже когда у тебя свой бизнес.

– Скучает, поди, бедняга! Значит, ты в сентябре закроешь дом на ключик и вернешься в Брюссель?

– Ох, пап, не знаю… А ты что, хочешь сюда переехать?

– Нет-нет. Нам очень удобно в Москве, рядом с университетом. Но ко мне тут обратились друзья с одним предложением, – начал было Михаил Степанович, но Светлана, ускоряя шаг по направлению к калитке, уже не могла сдерживать нетерпения и перебила отца:

– Па, давай потом продолжим, ладно? Прости, но сегодня так много дел… О, а вот это к нам! – И махнула рукой в сторону подъезжающей машины.

Глава 21

Стол на веранде был накрыт белоснежной скатертью, уставлен хрусталем и фарфором, и Марина, с удовольствием глядя на получившийся натюрморт, сказала:

– Вот чего за границей особенно не хватает – так это наших застолий, классических, домашних.

– Вы давно живете за границей? – поинтересовалась Альбина.

Ее симпатия к интересной седовласой даме, с первых секунд знакомства ловко бросившей ей спасательный круг светской беседы, укреплялась с каждой минутой.

– Двадцать лет, почти треть жизни уже, – отозвалась Марина.

– И муж иностранец?

– Нет, муж наш, из Питера.

– Как интересно! А как вы познакомились?

– Я приехала в Питер с подругой, на пару дней, погулять по музеям. А вечером пришли в какой-то модный в те времена английский паб на Невском и познакомились. – Марина неспешно раскладывала у каждого прибора сложенные уголком салфетки. – Он инженер, в то время уже жил в Праге и работал в большой пивоваренной компании. В Питер приехал повидать своих и в командировку, он тогда консультировал на «Балтике». Ну и как-то закрутилось.

Надя слушала рассказ матери и наблюдала, как Альбина внимательно ловит каждое слово. Это Маринино качество – рассказывать самые простые истории так, что от них невозможно оторваться, – она помнила с детства.

«То ли в голосе дело, то ли в том, как она при этом смотрит, но вот правда же – Шахерезада», – думала Надя.

– Знаете, я вас слушаю и думаю, что туристы вас, наверно, обожают. У вас голос какой-то завораживающий, слушала бы и слушала, – озвучила Надины мысли Альбина.

– Да? Спасибо, – Марина смеялась. – Мне это много раз говорили. И друзья, и туристы. Я, наверно, и мужа свои ми сказками завлекла. Он у меня молчаливый товарищ, а слушать мою болтовню очень любит. А как вы познакомились с Михаилом Степановичем?

– О, очень просто. Я писала научную работу и обратилась к нему за консультацией, потому что в его области разбираюсь плохо. Потом попросила его еще об одной консультации. Потом пригласила в рецензенты. А теперь вот живем вместе, уже около десяти лет. Только в нашей паре Шахерезада – это он. – Альбина стояла у старого буфета, сложив руки на груди, и говорила негромко, с легкой улыбкой.

– Мне кажется, там, где собираются симпатичные друг другу люди, истории никогда не заканчиваются. Правда, Надя? – Марина повернулась к дочери, но та не успела ответить, потому что по двору мелькнули несколько фигур, на крыльце раздался топот, и в отворившуюся дверь разом вошли Светлана, за ней – Михаил Степанович, художник Митя в тесной черной