надо определить, когда вы пали ее жертвой. Вы помните, сколько вам было лет, когда проявились первые симптомы?

Захарий вспыхнул и опустил взгляд.

– Вы хотите знать, когда я начал…

– Именно. Необходимо установить источник этой заразы. Симптомы возникли сами по себе? Или, так сказать, от общения с другой жертвой?

Негодующий возглас сорвался с губ Захария:

– Боже мой! Неужто вы ждете подобных откровений?

Взгляд миссис Бернэм стал жестким.

– Бесспорно, мистер Рейд.

– Тогда должен вас огорчить, мадам: это не ваше дело, и черта с два я вам отвечу.

Сей бунт не возымел никакого действия, тон миссис Бернэм был неумолимо стальным.

– Позвольте напомнить, мистер Рейд, что вопросы эти и возможные на них ответы мне гораздо неприятнее, чем вам. Не стоит забывать, что не по своей вине я оказалась в печальной ситуации, вынуждающей меня проводить опрос. Я впрямь не понимаю, с какой стати вы тут изображаете скромника, коли на моих глазах сами же явили внезапную выходку вашего… ваших симптомов. Причем дважды.

– То были случайности, мадам, и они не дают вам права подвергать меня подобному допросу.

– Поверьте, мистер Рейд, я задаю вопросы не ради вмешательства в вашу интимную сферу. – В тоне мадам слышалась явная угроза. – Это сбор необходимых данных, которые понадобятся доктору Олгуду для лечения вашего заболевания.

Краска сбежала с лица Захария, он вдруг осип.

– Но вы же ему ничего не скажете?

– Поживем – увидим, – отрезала миссис Бернэм. – Только имейте в виду, что на моем месте доктор Олгуд не обошелся бы одними вопросами.

– В смысле? – Захарий испуганно сжался в кресле. – Что еще ему нужно?

– Он бы счел необходимым обследовать… пораженное недугом место.

– Что? – ужаснулся Захарий. – То есть…

– Да, мистер Рейд, – кивнула мадам. – Доктор Олгуд считает, что обследование – первоочередная задача в подобных случаях. Не убоюсь сообщить, что его дневники содержат подробные измерения и зарисовки известного элемента мужской анатомии. – Она фыркнула и поправила тюрбан. – Вероятно, и вам пришлось бы позировать для портрета, если вы меня понимаете.

– Пропади я пропадом! – задохнулся Захарий. – У него что, совсем нет стыда?

– Полно, мистер Рейд. Вы же не думаете, что врач приступит к лечению, не изучив очаг болезни? И если вас обескураживает перспектива быть измеренным и зарисованным в назидание потомкам, то знайте: это далеко не самый радикальный из медицинских методов.

Захарий вздрогнул.

– А что еще?

– В случае необходимости врач прибегнет к хирургическому вмешательству, дабы пресечь рецидив припадков.

– Не может быть!

– Может, может. В наиболее тяжелых случаях крайнюю плоть пронзают шпилькой. Доктор Олгуд говорит, что подобным средством он излечил немало душевнобольных.

– Мать честная! – Захарий согнулся и сплел ноги. – В нем ни капли жалости, что ли?

Миссис Бернэм мрачно улыбнулась.

– Вот видите, мистер Рейд, у вас веская причина быть благодарным, что опрос провожу я, а не доктор Олгуд. По-моему, все яснее ясного: для вас же лучше честно и откровенно ответить на мои вопросы.

Категоричность, с какой это было сказано, раздула пламя бунта, тлевшего в душе Захария. Он вскочил на ноги и закричал:

– Нет, мадам! Этот допрос абсолютно беззаконен, и я вам не подчинюсь! Желаю доброй ночи!

Захарий шагнул к двери, но его догнал голос миссис Бернэм, в котором звенела угроза:

– Попомните, мистер Рейд, что ваш отказ от лечения вынудит меня передать доктору Олгуду все имеющиеся сведения о вашей болезни. И я не сомневаюсь, что, узнав о происшествии на балу, он сочтет необходимым оповестить соответствующие органы.

Захарий резко обернулся:

– То есть вы обратитесь в полицию?

– Да, если будет нужно.

– Но это же просто чудовищно, мадам!

– Отнюдь, это вовсе не столь чудовищно, как оскорбление моей стыдливости на балу и в комнате для рукоделия. Иль вы забыли, что в данной ситуации я – жертва? Я бы не исполнила свой долг перед женским полом, если б не приложила все силы к тому, чтоб более ни одна дама не пострадала от подобных оскорблений. Согласитесь, это вопрос общественной безопасности.

Переминаясь с ноги на ногу, Захарий отер рукавом лицо в бисеринах пота. Заметив, что он колеблется, миссис Бернэм не преминула усилить натиск:

– Разумнее пересмотреть ваше решение, мистер Рейд. Стоит секунду поразмышлять об имеющихся у вас вариантах, и станет очевидным, что лучший из них – мой опрос. И все это вам же во благо, не правда ли?

Захарий сник, словно из него выпустили воздух. Волоча ноги, он вернулся к креслу и налил себе бренди.

– Так что вы хотели узнать, миссис Бернэм?

В тот день, когда полк закончил марш к месту своей постоянной дислокации в Рангпуре, Кесри не возглавлял походную колонну. Его роту нарядили в тыловое охранение, что означало необходимость дождаться окончания погрузки палаток и боеприпасов на телеги и мулов, а затем медленно двигаться вслед за повозками с больными и ранеными. Лазарет часто останавливался, дабы санитары обиходили своих подопечных, и тогда арьергардная рота выставляла посты охранения от бандитов и грабителей.

Обычно переход старались закончить до наступления дневного зноя. Но лишь головные части колонны пользовались этим благом, а вот арьергард продолжал движение и в самое пекло. Из-за железных каркасов киверов, накалившихся под полуденным солнцем, сипаям казалось, будто им нахлобучили кипящие котелки.

Кесри, старше всех в роте, переносил поход тяжелее своих солдат, которые были почти вдвое моложе его и не обременены таким множеством старых ран. Заботясь о себе, после обеда он объявил долгий привал, чтобы переждать жару. Разомлевшие на отдыхе сипаи двигались еле-еле, и марш возобновился уже на закате. Когда впереди замаячили огни военного городка в Рангпуре, был поздний вечер; тужурка Кесри вся пропиталась потом, толстый слой пыли, осевший на влажную ткань, напоминал штукатурку.

До лагеря оставалось около мили, и тут вдруг из тьмы вынырнул Пагла-баба.

– Поспеши! – крикнул он, цапая Кесри за руку. – Субедар ждет тебя прямо сейчас!

– Зачем это?

– Не ведаю, тебе приказано срочно явиться в его палатку. Там уж собралось начальство – джамадары, хавильдары, найки.

– Много их?

– Человек девять-десять.

Кесри насторожился. Подобное собрание туземных командиров было событием необычным и в лагере, и в городке. Английские офицеры категорически запрещали этакие сборища, полагая, что они приводят к заговорам и мятежам. Собрания допускались только с одобрения адъютанта, но позволяли их крайне редко, и лишь для решения семейных и кастовых вопросов. И потому совещание в столь позднюю пору было чем-то неслыханным.

Пагла-баба прямо-таки читал мысли Кесри.

– Субедар получил разрешение адъютанта, – сказал он. – Похоже, дело сугубо семейное, приглашены только близкие родственники. Встречают гостей, проделавших долгий путь из деревни под Гхазипуром.

– Тебе эти гости знакомы?

– Только один. Он и твой родственник – брат Хукам Сингха.

– Чандан Сингх?

– Он самый. Деверь твоей сестры Дити, верно?

– Да. Что он здесь делает?

– Не ведаю. Поторопись, Кесри!

Миссис Бернэм глянула свои записи.

– Если помните, я спросила, когда впервые проявились симптомы вашего недуга.

Захарий опорожнил стакан и снова себе налил.

– Кажется, лет в двенадцать-тринадцать.

– Они возникли сами по себе или от общения с другой жертвой?

Захарий выпил залпом.

– Дружок Томми научил.

Карандаш порхнул над страницей и замер. Миссис Бернэм прокашлялась.

– Позвольте узнать, мистер Рейд, знакомы ли вы… с действом, которое Божественное провидение замыслило как священный акт продолжения рода.

Захарий тоже откашлялся.

– Если