Тут она все же покривила душой. На самом деле Полякова онавидела не дважды в жизни, а четырежды. Первая встреча произошла примерно зачетыре года до ее прихода в военкомат и была случайной и странной. Ольга никакне могла забыть ту девушку, которую на ее глазах убил Верин. Не могла забыть, чтоона говорила. Ничего не понимала, ничего толком не знала, но осталось ощущение,будто та девушка спасла ее от смерти… или даже, может быть, от чего-то болеестрашного, чем смерть. Весь другой день после того трагического случая Ольгатрусливо просидела дома, а потом не выдержала. Ей все казалось, будто оначто-то должна сделать для той девушки, вернее, для ее памяти. В конце концовона отломила три веточки герани (это были любимые мамины цветы, особеннокрасные, но, как только ее арестовали, красные герани вдруг почти все погибли,словно почуяли беду, и тогда тетя Люба развела белые и розовые, которые не богвесть как прижились, но все же худо-бедно цвели) и, накинув куртку, спустиласьво двор и зашла в подворотню. Там стоял какой-то краском [5] , держа в рукахфуражку, и смотрел именно на ту стену, под которой позавчера лежала убитаядевушка и около которой Ольга хотела оставить свои герани. Услышав Ольгинышаги, командир взглянул на нее черными глазами, которые казались еще большеоттого, что были окружены темными тенями, но, такое впечатление, даже незаметил. Положить при нем цветы было совершенно невозможно, и Ольга сделалавид, будто ей нужно просто пройти на площадь Минина. Почему-то она не скорорешила вернуться домой и принялась ходить мимо кремля и по набережной. Бедныегераньки обтрепало ветром, и Ольга в конце концов их выбросила, а заоднопопыталась выбросить из памяти всю ту страшную историю вместе с сегодняшнимкомандиром.

В общем-то, ей это почти удалось. Лишь смутное воспоминаниемелькнуло, когда она пришла в военкомат и встретила там Полякова. «Где-то я еговидела…» Ну, еще он присутствовал на допросе свидетелей, когда расследовалосьдело Верина. Правда, держался молча, Ольга его едва заметила. Потом был тоткошмар в Кузнечной пристани. Однако вспомнила она о первой встрече с Поляковымне там, а гораздо позднее, совершенно случайно – в один апрельский день,проходя через подворотню. Взглянула на стену, к которой ее притиснул Верин ипод которой лежала потом незнакомая девушка, – и в памяти всплыло лицокомандира с черными глазами. И будто ударило ее: «Да ведь это был Поляков!» Стех пор пять лет прошло. Ну и ну, когда вспомнилось! А к чему? Зачем ей вообщео нем вспоминать?

– Да-а? Значит, у вас ничего нет? – разочарованно протянулаЗоя. – А он так на тебя смотрел… я думала, тут целый роман.

– Да ты в уме, подруга? – зло прищурилась Ольга. – Какой уменя может быть роман с энкавэдэшником? У меня мать в лагере, знаешь небось…

– Ах да, я и забыла, – мигом увяла Зоя. – Ну ладно, вот вашакровь, забирай, только распишись, не забудь.

– Не забуду.

Ольга поставила подпись в журнале выдачи и подошла кдеревянному прямоугольному ящику с ручкой наверху. Ящик был старый, заслуженный,когда-то покрашенный в бледно-зеленый цвет, но теперь порядком облезший.Красные кресты на боках тоже облупились. Ольга постояла над ним, примеряясь,как бы поудобней взять. Ящик-то тяжелый…

– А шофер твой где? – спросила Зоя.

– Да где ему быть, в машине небось сидит, спит, как всегда.

– Погоди, не неси, давай я его сбегаю позову. Куда ж такуютяжесть поднимать? Пупок развяжется, рожать потом не будешь!

– Да ладно, ничего особенного, – усмехнулась Ольга, поднимаяящик.

Тяжеленный он был, конечно, девушку аж набок повело, норазве можно было сравнить эту тяжесть с тяжестью безжизненного, обессиленногочеловеческого тела, которое надо переложить с каталки на операционный стол илина кровать, а то и на носилки, и потом тащить носилки по госпитальным коридорами лестницам в бомбоубежище? А уж по сравнению с носилками с землей, которыеприходилось ворочать в Кузнечной пристани, облезлый зеленый ящик – вообщеперышко!

Она вышла в коридор, но задела углом ящика о косяк и чуть неуронила его. В то же мгновение кто-то перехватил ее ношу, и Ольга увидела, чтоящик держит Поляков: держит правой рукой, по-прежнему неловко сгибая левую иприжимая ее к груди.

– Вы с ума сошли, – сказал он холодно, – такие сундукитаскать. Это и мужчине-то тяжело, а уж вам…

Наверное, ему и в самом деле тяжело: вон какой бледный. Нуда, у него же только что кровь взяли. И он такой худой! Щеки запали, подглазами синяки… Устал? Питается плохо? Ну уж нет, у них на Воробьевке,наверное, паек получше, чем даже первой категории, не говоря уже о второй!

– Не надо, – забормотала Ольга, цепляясь за ящик. – Не надо,я вас прошу, я сама.

– Не мешайте, – процедил Поляков сквозь зубы. – Отцепитесь,с вашим сундуком я как-нибудь справлюсь, но вас вместе с ним нести вряд лисмогу. Показывайте, куда идти!

Ольга отдернула руки и послушно прошла вперед, чувствуяспиной напряженный взгляд Полякова. Ей все время хотелось одернуть завязанныйна спине халат, который при ходьбе расходился внизу. Старенькое летнее платье,которая она сегодня надела под халат, было коротковато, едва достигало колен. Иноги голые, конечно, – чулки летом надо беречь! Почему-то казалось, что Поляковтак и ощупывает ее глазами от ног (честное слово, под коленками даже щекотностало!) до кончиков волос, выбившихся из-под косынки. Хотелось снять ее, убратькудряшки, заколоть шпильками маленький непослушный узелок, а потом сноваповязаться косынкой – туго-натуго, чтоб ни одной прядки не высунулось, ни однойкудряшки, ни волоска!

У нее вспотела шея, пока длился этот коридор. Вот уж правдачто – длился! Длинный-предлинный он оказался!

Шофер Генка Братчиков, лениво развалившийся в кабинегоспитальной полуторки, сонно взглянул на Ольгу, но, увидев вышедшего за неймайора НКВД с ящиком в руках, мигом проснулся и высунулся из окошка с изумленноприоткрытым ртом.

– Возьми ящик, чего сидишь! – прошипела Ольга, впервыеутратив ту робость, которую всегда испытывала, обращаясь к нормальным людям,знавшим, что у нее в заключении мать. Нормальными в ее понимании были люди,ничем не запятнанные. Она была не нормальная. – Тебя зачем посылают? Чтобы тымне помогал! Вот приедем в госпиталь…

Она осеклась, потому что шофер взглянул на нее просто-таки сживотным ужасом. «Что это с ним?» – подумала в удивлении.