— Тебя интересует имя? У него их с десяток, это у васнаследственное. В трех странах его приговорили к смертной казни. Дело в том,уважаемая, что твой папочка был террористом, самым убежденным, фанатичным, аследовательно, совершенно невменяемым. На нем столько крови, что её хватило быдля орошения пустыни. Как все психи, он не имел друзей, всех подозревал иникому не доверял, исключение делал только для любимой дочурки, такой жепсихопатки. Кое-что из ваших совместных подвигов: четыре года назад папаша быларестован, дочка, недолго думая, предъявила ультиматум властям, а когда властине вняли, в одной из школ взорвалась бомба. По-моему, сто тридцать детей иличто-то в этом роде. Знающие люди утверждают, бомбу ты закладывала лично, тоженикому не доверяла, причем долго прикидывала, что предпочтительнее: школа илибольница, видно, так до конца не определившись, подумала, что кашу маслом неиспортишь. Через два часа после первого взрыва прогремел второй, на этот раз вбольнице. Сколько там было жертв, я точно не помню. Самое занимательное в этойистории то, что, когда папаша каким-то таинственным образом исчез из тюрьмы,должно быть, аллах помог, дочурка в назидание упрямцам оставила начиненнуювзрывчаткой машину возле здания универмага. Вот это, я вам скажу, был взрыв. Напервом этаже кафе-мороженое, говорят, детишек со стен счищали… Как теберассказ? Продолжить? Я их много знаю.

— Это не правда, — расцепив зубы, сказала я.

— Что не правда? — удивился Эдик.

— Все, что ты говоришь. Я не убийца. Пусть я ничего непомню, но про себя знаю: я не убийца, я никогда не смогла бы… такого просто неможет быть.

— Ты посмотри, Стас, она плачет. В самом деле плачет.Пожалуй, ты прав, по части притворства она переплюнет кого угодно. Вот что,красавица моя, если тебе действительно отшибло мозги, так я тебя малостьпросвещу: ты убийца, подлая, гнусная, привыкшая действовать из-за угла. У тебянет ни совести, ни жалости, только твой дохлый папаша с его аллахом. А так какпапа вас оставил… У нас на тебя целое досье. Хочешь взглянуть?

— Хочу, — кивнула я.

— Володя, принеси нам досье, дама интересуется своейпрошлой жизнью.

Парень, который до этого момента болтался за моей спиной,вышел из комнаты и вскоре вернулся с бумажной папкой с белыми тесемками.

— Подвинь ей стол и сними наручники, — приказалЭдик.

— Я ведь уже говорил… — вмешался Стас, нахмурившись.

— Детка, наручники с тебя снимут, за твоей спиной стоитВолодя, одно неверное движение — и тебе прострелят плечо. Ты не надейся,убивать тебя мы не будем. Три-четыре раны, не смертельные, но болезненные.

— Заткнись и дай папку, — сказала я.

Затекшие руки не слушались, я с трудом развязала тесемки.Листы бумаги с текстом на русском, английском и арабском, несколько фотографий.Я читала, сцепив зубы, чувствуя, как стремительно земля уходит из-под ног ивокруг рушится мир. «Он лжет, он лжет», — твердила я как молитву, слегкостью читая и английский и арабский тексты. Эдик это, конечно, тожезаметил.

— Языковой барьер благополучно пройден, — съязвилон. Я не стала отвечать. Взяла в руки фотографии — их было всего три. Бородатыймужчина в военной форме в обнимку с женщиной, темные волосы, рубашка армейскогообразца, сходство не бросалось в глаза, но я-то знала: женщина на фотографии я,а рядом мой отец. Мой отец, которого я так любила.

— Папа, — пробормотала я, поймав себя на мысли,что произношу это слово по-арабски.

— Как трогательно, — хмыкнул Эдик. — Еслихочешь, ещё поплачь, на нас можешь совершенно не обращать внимания, мыпонимаем, дочерние чувства…

— Я вам не верю, — твердо сказала я, отодвигаяпапку в сторону. — Написать можно, что угодно.

— Разумеется. Твой папаша вовсе не убийца, он барспустыни, у него были идеи, у таких, как он, всегда полно идей. А ты вообщеневинна, как агнец. Так?

— Я не убийца, — сказала я, глядя ему в глаза.

— Не пойдет, красавица. Я тебе уже сказал, кто ты, аговорил я вот зачем: любой здравомыслящий человек скажет нам спасибо, если мыизбавим мир от такой гадины, как ты. Крыс безжалостно уничтожают. Так что ни начто не надейся. Никто тебя защищать не станет. У твоего отца, чокнутогофанатика, не было друзей, зато полно врагов, и они возблагодарят всех богов,если ты наконец закончишь свое земное существование.

— Кто такой Искандер? — спросила я.

— Искандер? — Эдик пожал плечами, посмотрел наСтаса, который подбрасывал кубики льда в стакане, увлеченно наблюдая за ними, иответил:

— Еще один чокнутый фанатик. Долгое время былсподвижником твоего отца, даже считался другом. Как только на Кавказе началасьзаваруха, твой папаша не замедлил там объявиться, решив помочь правоверным.

— И что от меня надо этому Искандеру?

— Алмазы, разумеется, те самые алмазы, которые хотимполучить и мы. Искандер желает их потратить на торжество идеи, а мы ребятапростые, наговаривать на себя не собираемся, мы просто хотим пожить в своеудовольствие.

— Откуда у меня алмазы? — вздохнув, спросила я;если речь идет о таких ценностях, убеждать в чем-либо этих типов занятиебесполезное. Они и родной матери не поверят, не то что мне.

— Алмазы у тебя от папочки и лучше не говори: «Я незнаю, где они», — не волнуй меня. Мы очень мирно и даже дружески беседуем,и я, как видишь, терпеливо отвечаю на все вопросы, желая освежить твою память.Но ведь ты не дура и должна понимать: надолго моего терпения не хватит и тогдамы будем разговаривать по-другому.

— А пока терпение ещё осталось, — перебилая, — ответь, что это за алмазы?

— Хорошо. Еще один жест доброй воли, заметь, опять смоей стороны. Семейка Искандера контролирует один из российских алмазныхприисков. Огромная партия прибыла оттуда тринадцать месяцев назад. Еепланировали потратить на приобретение оружия. Аллах, знаешь ли, обожает, когдаза него дерутся новейшим вооружением. В общем, очень выгодная сделка: большаяпартия оружия на большую партию алмазов. Я бы назвал её сделкой века. Но… но,но, но… алмазов у папаши не оказалось.

— Это не очень похоже на правду, — выслушав его,сказала я. — Если мой отец настолько предан идее, трудно предположить, чтоон сорвал сделку и присвоил алмазы…

— Ну вот, налицо явный прогресс, ты неплохосоображаешь. Пошевели ещё немного мозгами.

— Я думаю, вы те самые люди, что обещали ему оружие.

— Пять с плюсом. А дальше?