Меня кормили какой-то жидкой дрянью, приковав наручниками кспинке кровати. Они меня боялись. Это так смешно, что иногда я в самом деленачинала смеяться, парень за стеклом удивленно таращился. Свет лампочки бил вглаза, я гадала, сколько времени прошло — год, два? Чушь. У них бы просто нехватило терпения. Несколько дней, не больше, это для меня они растянулись вгоды. Голову разламывало тупой болью, иногда я слышала обрывки разговоров и немогла понять: бред это или явь. Вдруг начинала говорить сама, называя имена,которые не знала, города, о существовании которых даже не подозревала, и вновьтупая боль в висках и беспамятство.

Однажды тихо открылась дверь и тут же захлопнулась, яблуждала между сном и реальностью и не сразу поняла, что происходит. Кто-тооткрыл дверь, но не вошел. Я ждала и вдруг услышала жалобный писк: на полусидел крохотный котенок, серый, черными полосками, и таращил глазенки. Япопыталась встать, голова кружилась, от малейшего усилия я вспотела, сердцебилось в сумасшедшем ритме, я сползла на пол и протянула руку. Котенок сделалнесколько шажков и ткнулся носом в мою ладонь. Я осторожно взяла его и прижалак груди, он пригрелся, успокоился и уснул, а я лежала на цементном полу, боясьпошевелиться, и плакала от счастья. «Бог тебя любит, — шептала бабушка,гладя мои волосы. — Даже если очень больно, помни, бог тебя любит».

Я почувствовала, кто-то стоит рядом, и испуганно открылаглаза. Тело сводило от холода, я пролежала слишком долго на полу.

— Какого черта, — начал Стас, схватил меня заплечи и рывком поставил на ноги. Котенок с перепугу жалобно пискнул. — Аэто откуда? — Он выхватил из моих рук котенка, а я поняла, что он сейчассделает, шагнула к нему, пронзительно крикнув, потом судорожно глотнула воздухи рухнула на пол…

"По ровной глади пруда плыли белые лебеди.

— Их не разрешается кормить, — строго сказалмужчина.

— Я только смотрю".

В себя я пришла от боли, исколотые руки были сплошь покрытысиняками. Эдик нащупал пульс.

— Ну вот, ты опять с нами, — сказал онвесело. — Ты нас здорово напугала. Я ведь тебе говорил, твой труп нам безнадобности, придется тебе пожить ещё немного.

Я закрыла глаза и отвернулась, а когда вновь открыла их,увидела Стаса, он стоял в ногах кровати, опершись на спинку, и хмуроразглядывал меня.

— Проснулась? — спросил он спокойно, я неответила. — Ты дура. — В голосе звучала обида. — Ты самаянастоящая дура. Вот твой кот, держи. Я не собирался ничего с ним делать. Тольковойны с котами мне и не хватало. — Он посадил котенка мне на грудь, тотщурился, зевнул, продемонстрировал ярко-розовую пасть с крошечными клычками, ая улыбнулась ему и сказала:

— Привет. — И с этого момента перестала думать осмерти.

* * *

Не знаю, чего они ожидали, но реальность была такова: деламои становились все хуже и хуже. Целыми днями я неподвижно лежала, уставившисьв потолок. Со стороны, должно быть, это выглядело как крайняя стадия идиотизма.Правда, иногда я разговаривала с котом. Он ко мне здорово привязался, а я кнему, кот отлично меня понимал. Садился копилкой на моей груди и хитро щурился,мол, меня ты не проведешь, а я едва заметно кивала в ответ. Долгое лежаниедавалось нелегко, но, начни я разгуливать по комнате, мои враги быстро бысообразили, что я чувствую себя не так уж плохо, а знать им это было ни к чему.Да и пялиться в потолок иногда очень полезно, особенно если желаешь что-товспомнить; торопиться тут тоже ни к чему — надо уметь быть терпеливой. Я всегдаотличалась терпением, доводя этим некоторых людей до бешенства. Сейчас данноекачество очень мне пригодилось.

Я научилась отличать день от ночи. Ночью парень за стекломдремал, голова свешивалась на грудь, он вздрагивал, вскидывая голову… Ночьюприходил Стас, иногда замирал возле кровати, чаще стоял у стеклянной двери. Онмне не верил, ни единой секунды. И правильно делал. Иногда я чувствовала егомысли, они не облекались в слова, но я их чувствовала, в них было отчаяние. «Тыпотратишь всю свою жизнь на напрасные поиски», — злорадно думала я. Днемон кормил меня с ложки, приковав наручниками к кровати, заглядывал мне в глаза,в которых стыло тупое безразличие. Остервенело запихивал в мой рот ложку, а ямонотонно жевала.

— Ты ведь все помнишь? — спросил тихо. «Конечно, явсе помню», — мысленно хохотала я и закрывала глаза.

— Ты все помнишь, — заорал он и запустил миску встену, она с грохотом покатилась по цементному полу.

Мне хотелось показать ему язык, но я тупо разглядывалалампочку над своей головой.

— Хочешь, отвезу тебя на море? Будешь лежать на песке…Солнце, вокруг люди… Там ведь полно денег, хватит на всех. Какое тебе дело доэтих свихнувшихся фанатиков? Просто возьмем эти алмазы. Сумасшедшие деньги, сними можно уехать куда угодно. В хорошей клинике тебя за месяц поставят наноги… Ну чего ты добиваешься своим дурацким упрямством? Хочешь погибнуть из-заидей, на которые тебе давно наплевать? А мы могли бы договориться.

Я отвернулась от него и сказала:

— Я жду своего мужа.

— Что? — обалдел он.

— Ты слышал. Я жду своего мужа. Он придет: и тут чертямтошно станет. Особенно тебе. Он придет, очень скоро.

— Что ты мелешь? — пробормотал он, хватая меня заплечо. — Какой муж? Посмотри на меня. Ты меня видишь? Я, я твой муж.

— Так я тебе и поверила, урод. Он придет, я чувствую.

— Все, — провел он ладонью по лицу. — Онаспятила.

С этого дня Стас больше не появлялся, уверившись, как видно,в том, что я свихнулась окончательно. Избавившись от его недоверчивого взора, япочувствовала себя гораздо свободнее. Проблема в том, что у меня совсем не быловремени: не могут же они вечно держать меня в подвале. Сумасшедшая баба —материал отработанный, от него избавляются. Я только надеялась, что жаждабогатства в них так велика, что они не смогут убить меня, не попытавшись ещёраз узнать…

* * *

Я играла с котенком, наблюдая из-под полуопущенных век заохранником. Всего их было трое, менялись они через восемь часов. Восемь часовбезделья за крохотным столом в подвале в компании сумасшедшей. Я им незавидовала. Двое взирали на меня оловянными глазами, у третьего взгляд былиной. Я давно его приметила.

— Это ты принес кота? — спросила я громко. Я небыла уверена, слышит ли он меня. Парень вздрогнул от неожиданности, потомкивнул. — Почему? — Теперь я смотрела на него в упор, не отрываясь.