— Пить… — Язык, огромный, толстый, вываливается изорта…

"Узкая тропинка в горах, тяжелый рюкзак, солнце слепит,я снимаю очки, вытираю пот с лица, «еще двадцать километров». Мужской голосзвучит хрипло:

— «Люди измотаны». — «К черту», — говорю я.Еще двадцать километров. Поправляю автомат и иду вперед. «Чертова сука», —говорит кто-то в спину. Это я, господи? Это я. Все правда… Я не убийца,господи, я не убийца. Я бы не смогла… Зарево пожара, чьи-то крики. «Тыранена». — Лицо Анатолия выплывает из тумана. — «Ерунда». —«Давай перевяжу. До базы сутки ходу, ты не сможешь идти». — «Смогу»…

— Ну вот, что я говорил, она вспоминает.

— Армейские будни меня не волнуют.

— Имей терпение. Доберемся до алмазов. Кто такойАнатолий?

— Ее любовник. Тоже психопат. Был у её папаши кем-товроде начальника контрразведки. Наркоман и садист. Любил делать наколки своимбабам. Можешь взглянуть на её ляжку. Она жила с ним несколько месяцев, потомони что-то не поделили, что неудивительно: два психа в одной постели явныйперебор.

«Мы могли бы уехать далеко… туда, где нас никто не знает. Утвоего отца полно денег, а ты единственная дочь, вовсе не обязательнозагибаться в этих горах». — «Я никогда не оставлю отца». — «Даже радименя»? — «Я никогда не оставлю отца».

— О, любовная лирика поперла, только этого не хватало…

— Если у тебя отсутствует терпение, убирайся и не мешайработать… Оружие, детка, папочке нужны пушки…

«Я не верю ему, отец. Для него слишком важны деньги». Отецстоит ко мне спиной, а мне хочется, чтобы он повернулся, мне так хочетсяувидеть его лицо, но он уходит в туман, не оборачиваясь. «Ты слишком строгосудишь людей, дочка».

— Давай, давай, поговори с папулей… Шторы колышетветер. «Я так люблю тебя, ты похожа на котенка, маленького пушистого котенка…»

— Черт, сделай, чтобы она заткнулась.

— Вот это лирика. Не ожидал от тебя.

— Пошел к черту. Когда ты займешься делом?

— Нет, очень любопытно послушать. Ты в самом делеговорил все это? Стас, иди сюда. Ты слышал, что она сказала?

— Ничего интересного. Когда она заговорит об алмазах,позови меня.

— Ты знал, что она беременна?

— Чушь собачья.

— Сейчас она говорит правду и ничего, кроме правды.

— Эта стерва и не на такое способна, она все врет, онапросто водит нас за нос.

— Занятный ты парень, Стас, ты жил с ней полгода, онасобиралась родить тебе ребенка…

— Еще один придурок на мою голову. Уясни раз инавсегда: я хочу эти чертовы алмазы и я их найду, даже если для этого придетсяперестрелять всех беременных баб в радиусе ста километров.

— Знаешь, я тебя недооценивал.

Церковь на холме, я иду босиком по тропинке. «Бабушка, а гдебоженька живет»? — «А вот сейчас придем и увидишь, дочка».

Свет, очень яркий, кто-то держит меня за руку.

— Скорее дай шприц, не стой пнем, подключи её каппарату, помоги мне, подними её голову, черт… пульса нет…

Я делаю шаг, где-то смеется ребенок, слава богу, ты жив,подожди немного, я уже иду…

Мои руки скованы наручниками. Я лежу на кровати, слабостьтакая, что невозможно пошевелиться, рядом с моим ухом что-то надоедливо пищит.Я жива. Ничего не кончилось. Я чувствую, как из-под ресниц катятся слезы.

— Очнулась, — говорит Стас.

— Это ты? — Странно, что я могу произносить слова,я была уверена, у меня не получится.

Он наклонился ко мне, я вижу его лицо, хмурое, в глазахрастерянность. Он сидит рядом и ждет: а вдруг я что-нибудь скажу об алмазах?Ему не позавидуешь…

— Я не знаю, где они, — шепчу я.

— Конечно. — На лице его появляетсяухмылка. — А кто знает?

— Отец мне не сказал.

— Чепуха. Их должна была привезти ты. Где они? Скажи, ия тебе клянусь, все это кончится. Я дам тебе денег. Ты уедешь и сможешь жить,как захочешь. Пойми, дура проклятая, ты не выдержишь, ты сдохнешь в этомподвале… Сдохнешь.

— Мы жили с тобой полгода. Хорошо притворятьсявлюбленным — это почти любить. Пожалуйста, убей меня. Я боюсь, я схожу с ума.Пожалуйста.

— Ага, обязательно… Вот что, милая, сдохнуть я тебе недам. Знаешь, чем все кончится? Ты станешь идиоткой, будешь мочиться под себя вкакой-нибудь психушке. А твой ублюдок родится двухголовым. Ясно тебе?

Я зажмурилась, надеясь на то, что на моих щеках больше нетслез, и сказала улыбаясь:

— Я знаю, где они. Я все отлично помню. Ты можешьразрезать меня на куски, я тебе ничего не скажу. Я буду подыхать в психушке сприятной мыслью, что ты изводишь себя, гадая, где эти алмазы. Может, мнеповезет и ты свихнешься раньше. Валяй, заставь меня говорить…

* * *

Им не повезло со мной, у меня оказалось никудышное сердце.Стоило начать, и оно грозило остановиться навеки. Моей жизнью дорожили иоставили меня в покое, решив немного подлечить.

Я лежала в подвале на койке, ножки которой были привинчены кполу, а из-за стеклянной двери за мной неотрывно наблюдал кто-то из охраны.Тщетная предосторожность, я была так слаба, что к унитазу в углу ползла начетвереньках. В голове все смешалось, я путала явь со своими фантазиями,уходила в горы или качала ребенка, пела ему что-то и тогда была счастлива, апотом вспоминала, что ничего этого просто не может быть. Я не знала, сколькодней нахожусь в подвале и какое время суток на дворе.

Лампочка над кроватью, забранная решеткой, заменяла дневнойсвет. Я думала о самоубийстве, это единственное, что могло бы спасти меня, ноони позаботились о том, чтобы у меня не было такой возможности. Я лежала,пялилась в потолок, чувствовала, как силы очень медленно, но возвращаются комне, только для того, чтобы все началось сначала. Сколько я выдержу? Человек —существо живучее… И ещё я думала о том, что, если умру сейчас в этом подвале,на земле не будет никого, кто бы просто заметил это. Была и нет. Я вышла избеспамятства, чтобы узнать о том, что я убийца, а потом умереть в мрачномподвале. Может быть, это справедливо…