– Рудин. Николай Рудин. Майор спрашивал, не знаю ли я его. Несколько раз спросил, все не верил.

– А к вам зачем она приходила?

– Ну как же! Хотела посмотреть место, где его убили. Она думала, мы с ним были знакомы, и он приехал ко мне. Плакала, чуть в обморок не упала.

– Драться не пыталась? – бухнула Мария Августовна басом.

– Ну… сначала хотела, а потом успокоилась. У меня были Доротея и Мона. Это мои подруги. Мы посидели, выпили, помянули… Людмила рассказала, какой Николай был замечательный. Они собирались пожениться. Живут в Зареченске, должны были с кем-то тут у нас встретиться… Николай должен был, а с кем, она и не знает. И вдруг он пропал! Она в полицию, а там майор Мельник говорит, что убили его. Они его личность установили по отпечаткам пальцев.

Добродеев и Монах переглянулись.

– Откуда у них его отпечатки? – заинтересовался Монах.

Илона снова пожала плечами:

– Понятия не имею. Очень красивая девушка, модель, обещала подарить свой журнал, «Арс мода» называется. Мы по дороге отвезли ее в «Братиславу», уже поздно было… больше двенадцати. Она сказала, чувствует душу Николая в моем доме, ну я и поехала к Доротее… на всякий случай.

– По дороге?

– Доротея сказала, что не оставит меня одну, и мы поехали к ней. А по дороге закинули Милу.

– Илона, мы не могли бы увидеть, где это произошло? – спросил Добродеев.

– Да, конечно, идемте.

– Я с вами! – Мария Августовна тоже поднялась.

…Они сгрудились на пороге гостиной.

– Вон там, около серванта.

– А почему нет контура? – спросила Мария Августовна.

– Понятия не имею. Мона тоже спрашивала, говорит, всегда рисуют контур. Мелом. У меня взяли отпечатки пальцев. Мона думает, что я подозреваемая…

– Ну что вы, Илона! – воскликнул Добродеев. – Это просто процедура. Как его убили? Мария Августовна сказала, что статуэткой. Что за статуэтка?

– Мраморный лев на шаре, стояла на тумбочке около окна. Я его даже не сразу заметила… этого. А потом смотрю… Ужас! Статуэтка разбилась, шар, голова… льва… все отдельно. Я выскочила из дома сразу звонить майору! И еще картина пропала.

– Картина?

– Прабабушкин автопортрет.

– Автопортрет Елены? – Мария Августовна всплеснула руками. – Помню! Она там царица. В старинном кресле, с высокой прической… Что значит пропал?

– Пропал. А рама стояла за пианино, вон там! – Илона махнула рукой.

– Он что, такой ценный?

– Вряд ли, обычная акварель, выгоревшая… Да ему уже лет восемьдесят или все сто! Вон, видите, обои темнее, вот там он и висел.

– А как они попали в дом?

– Кто? – не поняла Илона.

– Убийца и жертва. Кто-то же его убил.

– Понятия не имею. Может, я оставила дверь незапертой. Знаете, ночью была гроза, я долго не могла уснуть… и вот. Они проверяли замок… в смысле, оперативники.

– Значит, что же это у нас получается… – Монах задумчиво поскреб под бородой. – Двое проникли в совершенно чужой дом с непонятной целью… У вас есть что красть, кроме телевизора?

– Пара колечек и цепочка. Больше ничего такого. Да и телевизор вряд ли, он старый. Еще компьютер. Но ничего не украли, кроме картины.

– Понятно. Значит, двое проникли в чужой дом, а потом один из них убил другого… Почему именно здесь? Поссорились? Потом убийца снял со стены картину, вытащил ее из рамы и унес.

– А раму спрятал за пианино!

– Да, интересный штрих. Илона, какие-то мысли есть? Что это было? Хоть какое-то объяснение? Может, кто-то крутился вокруг вас? Пытался познакомиться, поднял перчатку, пропустил вперед в маршрутку? Подарил цветок на улице. Задавал идиотские вопросы в музее? Мне нужно все. Не спешите, подумайте.

Илона наморщила лоб.

– Не было ничего такого. Все как всегда.

– И ничто не предвещало… события?

Илона покачала головой:

– Нет.

– А ваш молодой человек… Может, он как-то связан?

– Майор Мельник тоже спрашивал. Но Владик не такой! Он мягкий и добрый, он не смог бы. Он любит животных. А картину тогда зачем?

– Вы хотите сказать, что если бы даже юноша смог, то зачем ему картина, так? – уточнил Монах.

Илона кивнула.

– А что за история с ограблением музея? – влез Добродеев. – Мария Августовна сказала, вас ограбили?

– Ой, да не было никакого ограбления! Перевернули ящик с документами, и все. Только нервы потрепали, сначала директор, потом полиция. И самое главное, свалилось все в один день. Только добралась домой, сейчас, думаю, приду в себя, так нет!

– Какие документы? Краеведческие? – нащупал связь событий Монах.

– Ну да! Откуда вы знаете?

Монах многозначительно приподнял бровь и пропустил бороду сквозь пятерню. Промолчал.

– Вы это как-то связываете? – снова Добродеев.

– Никак не связываю! Я даже не знаю, когда его перевернули, этот ящик. Там не было ничего ценного, так, всякая ерунда. Материалы литературного кружка «Оракул», какие-то местные газеты и журналы, лекции по истории города. И даже неизвестно, когда его перевернули, может, в прошлом году. Туда сто лет никто не заглядывал.

– А кто обнаружил?

– Агния Филипповна, наш старейший работник, совершенно случайно. Лучше бы она туда не ходила, честное слово! Там замок никакой, можно открыть спичкой.

– И ничего существенного не пропало?

Илона замялась.

– Что?

– Понимаете, у нас нет точной описи, материалы не особенно важные. Многие продублированы в городском архиве…

– А значит, что именно пропало, установить невозможно?

– Ну да… в принципе. – Илона окончательно смутилась.

– Понятно. Спасибо, Илона! – Монах приобнял Илону, и девушка вспыхнула.

– Увидел что-нибудь? – с любопытством уточнила Мария Августовна.

– Пока трудно сказать… Буду думать.

…Они долго прощались, и старая дама просила заходить запросто, без всякого повода, по-дружески. Вина много, пирог зарядить пара пустяков, посидим, поговорим… Илонку позовем! Я за ней присмотрю, я с нее глаз теперь не спущу. А вы приходите навестить старуху, а то жизнь какая-то скучная пошла. Монах и Добродеев переглянулись: ничего себе скучная! Какая тогда нескучная, спрашивается?

Ну, какая же вы старуха, расшаркивался и вибрировал Добродеев. Вы потрясающе интересная женщина, с замечательным жизненным опытом, я уверен, вам есть, что рассказать… Он хотел добавить «потомкам», но вовремя прикусил язык. И для нас честь… Тут журналист запнулся, соображая, как красиво закончить фразу. Монах слушал, ухмыляясь. Потом съехидничал: