– Думаешь, второй плательщик кто-то из наших?

– Необязательно, но, согласись, было бы логично. Тихон получал деньги в один и тот же день, что и они. Но уже не от тебя. Что, если кто-то делился с ним своей зарплатой?

– Ну, не знаю. По-моему, ты опять притягиваешь факты. Может, наш садовник просто любил порядок. Да и начало месяца – день выдачи зарплаты во многих местах.

– Не скажи. Чаще ее все же в конце по итогам выдают. Но в любом случае это нужно проверить. Тем более это куда легче ведь, согласись.

– Согласна. Сделаю, шеф. Хотя я бы на твоем месте сильно не обнадеживалась. Мало ли кто и за что Тихону платил. Если вообще платил.

– Ален, сколько ты ему денег за работу давала? Пятьсот евро в месяц. Пятьсот! А сколько он получал от таинственного «некто»? Две пятьсот. За что? За то, что цветы у него в квартире поливал?

– Нет, ну мало ли, – подруга не желала сдаваться. – Может, Тихон ему просто что-то продал.

– Что? Что он мог продать? Ты в курсе его истории? Нет? А я – да. Спасибо Коломойскому. Садовник наш приехал из села Н., где проживал с братом и матерью. Работящий, исполнительный, но крайне неудачливый. В девяностые подался в фермеры. Тогда государство активно всем земли раздавало – бери не хочу. Тихон захотел. Взял огромный надел, решил на нем свеклу выращивать.

– Свеклу?

– Да. В их местах ее все растили. Неприхотливая культура плюс плодородная почва равно богатый урожай. И покупатель всегда есть – тут же сахарный заводик, нуждающийся в сырье.

– И что произошло?

– А ничего хорошего. Тихон был уверен в успехе. Занял денег у серьезных людей – семена, удобрения, техника. Как ни крути, а без подъемных не обойтись. Историю Древнего Рима в школе изучала?

– Да, а при чем тут это?

– А при том, что схема попадания в рабство стара как мир. Берешь у богатых взаймы, не можешь отдать вовремя – теряешь свободу. Но, так как ее в нашей стране отродясь не водилось, ценностью она никакой и не обладала. Так что в случае неуспеха Тихон и вовсе рисковал жизнью – в лихие девяностые было так. Но наш садовник, как он сам полагал, все рассчитал, кроме одного – неожиданно рынок завалили дешевым тростниковым сахаром из Южной Америки. Работающие по советским законам заводы, не привыкшие к конкуренции, ее просто не выдерживали. Объемы производства упали, потребность в сырье существенно сократилась. Тихону пришлось реализовать урожай за копейки – этих денег не хватило даже на то, чтобы покрыть «тело» долга. Что уж говорить о процентах.

– Постой-постой, – Алена выставила вперед ладошку, прерывая мое стройное повествование. – Как это дешевый тростниковый сахар? Он же всегда дороже свекольного.

– Нет. Дороже нерафинированный. Рафинированный, что из свеклы, что из тростника, стоит недорого, да и по свойствам мало чем друг от друга отличаются. Коричневый – это продукт, подверженный меньшей очистке. Именно поэтому он и имеет такой приятный карамельный вкус. Кстати, и по свойствам своим полезнее белого.

– А свекольный не может быть коричневым?

– Нет. Его сырец имеет неприятный запах. Приходится сильно очищать. Отсюда и миф, что тростниковый сахар обязательно коричневый. Это работает наоборот – коричневый всегда тростниковый. Но далеко не всякий тростниковый – коричневый. Есть и белый. Прямой конкурент нашему свекольному.

– Странно это как-то, – удивилась Алена. Неужели завести продукт из-за рубежа дешевле, чем изготовить в России? Тем более такой копеечный.

– Ну, ты даешь! Да весь мир – сплошная кооперация нынче. А уж Южная Америка… Там за три копейки народ кокаин выращивает, про тростник и говорить нечего. Впрочем, не знаю, как там все это «работало». Сейчас речь вообще не об этом. Важно другое – Тихон наш прогорел. Бандиты взяли за горло. Грозили смертью. И пустился наш неудавшийся предприниматель в бега. Без документов. То ли они у кредиторов остались, то ли ему показалось так надежнее, – чтобы следов не оставлять.

– А семья?

– Семье досталось. Тихон наш редкостным подонком оказался – кто бы знал. Мать и брата, по слухам, бандиты даже пытали, но в итоге поняли, что они действительно ничего не знают о местонахождении родственника, и в итоге отстали. Хотя и «пощипали» знатно – что было ценного, все забрали, хоть и нечего там особенно брать было. Это все Коломойский после похорон «раскопал».

Я связалась с братом (мать давно умерла, то ли от горя, то ли от старости), предлагала даже помощь. Мало ли – парень захотел бы могилку навещать. Какой там! Он и слышать про брата не хочет. Нет, говорит, у меня такой родни, и все тут. И от билетов тоже отказался. Понять, кстати, можно.

– Ну, ничего себе, – Алена обиженно поджала губу, – надо же какую ты деятельность за моей спиной развернула. Почему раньше ничего не рассказала?

Я молчала, не зная, что ответить.

– Как-то повода не было.

– Не надо так больше, – тихо произнесла девушка, – так в итоге семьи и рушатся. Когда, вместо того чтобы поговорить, супруги замыкаются каждый в своем мирке. Это ведет к отчуждению и в итоге к расставанию. Я ведь думала, что больше не нужна тебе. Что у тебя теперь новый друг и помощник…

– Ален, ты что, ревнуешь к Коломойскому? – я поспешила успокоить подругу.

Мой врожденный артистизм в свое время здорово отточил Влад. Жизнь с супругом-абьюзером научила меня скрывать истинные чувства. Подчас даже от себя. Нередко от того, насколько мне удастся притвориться, зависело, буду ли я спать ночью или проведу ее, прячась от разбушевавшегося мужа в углах нашего огромного дома. Но сейчас мне ничто не угрожало, оттого и врать было тошно. Надеюсь, потом мне удастся убедить совесть в том, что это ложь во спасение. Ведь не так не права Алена, намекая на стоящего между нами Коломойского. С тех пор, как он появился, я не то чтобы отдалилась от нее, но, что ли, разделила внимание. Мы по-прежнему обсуждали рабочие и нередко личные вопросы, и все же значимая его доля принадлежала Максиму. Наверное, так происходит в неполных семьях, от которой мы до недавнего времени ничем не отличались. Несмотря на то что разница в возрасте не предполагала детско-родительских отношений, между мной и Аленой именно они в итоге и сложились. И пусть по возрасту она больше походила на мою сестру, это не мешало мне видеть в ней ребенка. Думаю, что и она признавала во мне мать, которую никогда не знала.

Алена выросла без нее. Та «сгорела» через полгода после рождения дочери. Узнав отца девочки, я поняла почему. Не награди меня Господь упрямым характером, неизвестно еще, сколько бы я «протянула» с Владом. Быть может, тоже «придумала» какую-нибудь болячку и смиренно отправилась в мир иной, к вящему и извращенному удовольствию мужа. На нашу с девочкой долю выпали одни и те же испытания, и я понимала ее как никто другой. Нам достался один тип мужчины – мне судьба послала его в виде мужа, ей – в качестве отца.

В том, что я забрала ее к себе, многие тогда увидели пиар-ход. Еще бы – известная блогерша сначала соблазнила бедное дитя сказками о красивой жизни, довела ее до тюремной камеры, а теперь, желая погасить хайп, изображает фею-крестную. Добрую волшебницу, которая одним взмахом палочки превращает тыкву в белоснежный самолет, а дешевые китайские тряпки в брендовую одежду. На самом же деле еще неясно, кто кого в итоге спас.