– Веселая жизнь, ничего не скажешь, – я усмехнулась. Достала из холодильника квашеную капусту, добавила в сковороду к уже золотисто-румяным пластинкам. Долила воды, накрыла крышкой. Тушить кислую капусту нужно час-полтора, следовательно, у нас в запасе вагон времени.

– А ты как? – Не знаю, являлся ли вопрос данью вежливости или Максиму и впрямь было интересно, но я воспользовалась представившимся шансом и поделилась с ним своими переживаниями. Рассказала и про арабов, и про отодвигаемый на неопределенный срок старт нового проекта. Коломойский честно пытался сделать вид, что сочувствует моему горю, но быстро сдался. Подобно прочим представителям его профессии, ежедневно сталкивающимся с человеческой жестокостью, подлостью и низостью, он умел отделять главное от второстепенного, относя к первому исключительно жизнь и здоровье, а ко второму – все остальное. А так как, по его справедливому мнению, без моего нового канала мир вполне себе проживет, то и проблемы никакой не существует. Так, мелочи жизни, не заслуживающие особенного внимания. Хотя он честно меня выслушал и даже сумел выдавить из себя слова утешения.

– Слушай, ну, зачем врать? Ничего ты не сочувствуешь, – в моем голосе не было обиды. Не было ее и на сердце.

– Извини, но мне правда трудно понять. У тебя столько денег, что до конца жизни не потратить. Я бы на твоем месте вообще где-нибудь на берегу моря давно сибаритствовал, а ты работаешь как проклятая – встаешь в пять утра, ложишься в двенадцать. Это что? Мазохизм?

– Он самый, – рассмеялась я, включая мясорубку и «прячась», за ее шумом. Пока стальной винт перекручивал свиные языки, щеки и печень, обдумывала ответ. – Во-первых, ты врешь. – Я разбавила фарш свиной кровью, щедро сдобрила солью, перцем и майораном. Немного чеснока через пресс, и можно начинять. Для колбасок я всегда использую исключительно натуральную оболочку – так называемые черева. Благо приобрести их сегодня можно где угодно: в крупных сетевых магазинах или на колхозном рынке возле дома. Теперь набивка. В старину немецкие хозяйки начиняли колбасу вручную, но мне так мучиться нужды нет, у меня с этой задачей прекрасно справляется кухонная машина.

Не знаю, ждал ли Коломойский развернутого ответа, но он его получил. Почему-то мне это показалось важным.

– Во-первых, – я сделала первый узелок на тонкой, но прочной натуральной оболочке. Можно было воспользоваться бечевой – проще и быстрее, но эстет во мне бастовал против такого способа – серая веревка далеко не лучшее украшение тарелки, – где бы ты ни кайфовал. Вернее, допускаю, первые несколько месяцев, быть может, даже лет, а потом… Хотя я «сдулась» быстрее – ты не представляешь, какая скука на этом твоем морском побережье.

– Где уж мне, – усмехнулся собеседник, впрочем, беззлобно.

– Извини, – мои извинения тоже были формальны.

– То ли дело у нас, да? Что ни день, то убийство – не соскучишься, – Макс продолжал веселиться.

– Вот видишь – ты и сам все прекрасно понимаешь, – я ему подыграла. – Ладно я не про такое веселье. Черт, – одна оболочка таки порвалась. Мне стало досадно – с моим-то профессионализмом и опытом… Но и на старуху, как говорится… – Понимаешь, Максим, – прервав процесс, я села напротив Коломойского и, подперев щеку рукой, посмотрела ему прямо в глаза. – На самом деле я искренне убеждена: человек может быть счастлив только трудом. Созидательным. Конечно, я могла бы, как ты говоришь, ничего не делать, но тогда что? День сурка?

– Очень богатого сурка, – усмехнулся Макс.

– А это совершенно без разницы. У тебя же есть машина?

– Ну, есть, но старая и плохая, явно не признак богатства.

– Кому как! Многие даже о такой не мечтают, а ты, видишь, ею недоволен. Человек быстро ко всему привыкает. И перестает ценить. Единственный способ заставить его это делать – все отнять. Или хотя бы поставить под угрозу. Знаешь поговорку: хочешь сделать, чтобы было хорошо, сделай, чтобы было плохо, а потом верни все на место. Ты реально думаешь, что я каждый день просыпаюсь счастливой оттого, что мне не надо думать о хлебе насущном? Вовсе нет. Это давно моя реальность, которую я принимаю как должное. Возможно, ты прав. Даже наверняка прав – совершенно напрасно.

Но проблемы перевешивают. И это при том, что меня чудом миновала участь многих богачей – я не стала жертвой золотого тельца. Вот где настоящее несчастье. Только купил самую большую в мире яхту, а сосед по списку Forbes умудрился отыскать еще больше. Только заработал миллиард, а тут выступление очередного выскочки-президента, и твое состояние за минуту уменьшилось вдвое. Вот где жизнь невеселая! Мне-то что? Это я по твоим меркам богачка, а по их – нищеброд, которому, хоть всю жизнь на кухне перед камерой проведи, их ни за что не догнать.

– Обнять и плакать, – Коломойский явно издевался, – так и хочется достать кошелек и подать на бедность.

– А ты не сдерживайся, – я весело рассмеялась. Спрыгнула с высокого стула и вернулась к колбасе.

– Ну, хорошо, это во-первых, а во-вторых?

– Что? Не поняла вопрос, прости.

– Ты сказала – во-первых. Значит, есть и во-вторых?

– А? Да? Наверное, – я задумалась. – А во-вторых, это мой способ доказать свою состоятельность.

– Кому?

– Себе, и только себе. Хотя… Тебе вот теперь получается. Мнение окружающих меня мало интересует, а твое отчего-то ценно. Ты же непроизвольно – я понимаю и не обижаюсь, но не раз намекал на то, что из заслуг у меня только удачное замужество. Так себе на самом деле достижение.

– Мне очень жаль, что тебе так показалось, – голос Коломойского дрогнул. Он даже вскочил со своего места, будто хотел ко мне подойти, и, признаюсь, я этого ждала, но нет…

Хороший он мужик, но не орел. Совсем не орел. Макс снова сел на свое место и, немного помолчав, наконец сумел выдавить из себя признание.

– Я тебя очень уважаю, – запнулся на последнем слове. – Не скрою, так было не всегда. Когда меня только назначили на это дело, видел перед собой очередную богатую вертихвостку.

– Кого? – удержаться от смеха было очень трудно. – Где ты только слово такое выкопал? – Я покатала его на языке: вер-ти-хвост-ка. А что? Звучит! Нужно бы дать такое имя почтовому ящику, что ли. Вертихвостка собака мейл ру.

– Извини, – Коломойский смутился, – не знаю, как объяснить. Но ты поняла.

– Угу, причем сразу. Давай уж начистоту. Ты мне тоже не так чтобы понравился.

– Да уж, у нас с тобой точно не любовь с первого взгляда.

– Угу, не любовь… Чтобы «озвучить» неловкую тишину, воцарившуюся в комнате, я принялась греметь кастрюлями. Вообще-то нужную отыскала почти сразу, но, собираясь с мыслями и духом, еще какое-то время делала вид, что ищу. Наконец налила воду в посуду, поставила на плиту.

– Мой канал, – мне показалось, будет правильным вернуть разговор на безопасную почву, – мой канал, – повторила снова, – это не просто развлечение. Это способ доказать себе. В первую очередь себе, что я чего-то стою. Даже без Владовых денег. Именно поэтому принципиально не вкладываю в его развитие ни копейки мужниных денег.