– А я думал, из-за трастовых ограничений.

– Нет. Конечно, Владик тот еще упырь, он и после смерти продолжает меня контролировать, но обойти запреты наследодателя легче простого. Смотри, – я вернулась за барную стойку, – по завещанию, мне положена определенная сумма (по твоим меркам, огромная, по моим – весьма скромная), за каждую копейку из которой я обязана отчитываться.

– Так можно?

– В России пока нет, хотя законодательство давно разрабатывается, а за рубежом – сколько угодно. Владик вывел все деньги, туда, создал траст, словно предчувствуя, а может, и впрямь предвидя свою гибель. Теперь иностранные адвокаты ежемесячно шлют мне бабки, а я им квитанции. Тратить могу как угодно, но никакого бизнеса. Не за счет Влада.

– Почему?!

– Таков мой бывший супруг. Ему всегда хотелось, чтобы я зависела исключительно от него. Установить запрет на мою предпринимательскую деятельность вообще он не мог – ограничение личных прав и свобод, а то бы… Но все это ерунда на самом деле. Может, для Европы это и имеет какое-то значение, а у нас, в России, такой запрет ничего не стоит. Смотри, мне выделяется определенная сумма, которой с лихвой хватает и на личные нужды, и на содержание дома. Кроме того, мне положена компенсация любых непредвиденных расходов. Ну, там на крышу упадет дерево, я сделаю фотки, найму рабочих, те выставят счет, и траст выделит мне денег. Схема понятна?

– Более чем, – Коломойский усмехнулся, – у нас по такой каждый чиновник в стране работает. Работяги тебе выставляют счет на условный миллион долларов, берут с тебя сто тысяч, что по рынку и так завышенная цена, а разницу ты себе в карман?

– Ну, не совсем так, конечно. Европейские адвокаты – это тебе не родная прокуратура, они все-таки бюджет контролируют, справки о средних ценах наводят. Так что сильно превышать смету не получится, но курочка по зернышку. Кроме того, есть и другие способы обналичивания денег. Знаешь сколько стоит брендовая сумка?

– Сколько? Неужто сто тысяч?

– Ха, бери выше. За сто тысяч нищеброды всякие носят. Нам, богачам, выходить в свет с ридикюлем меньше чем за миллион не положено. И два раза с одним и тем же на обложке журнала появляться – дурной тон. А у меня этих сумок…. Продай их за полцены – хватит на новый канал. Реализуй я обувь и шмотки, так и все два легко запущу.

– Но ты этого не делаешь?

– Нет, – я опустила колбаски в подсоленную кипящую воду и еще раз помешала капусту. – Не делаю и не сделаю. Принципиально. Блог – это мое. И только мое. Единственное, чем я воспользовалась, и то исключительно на первых порах, так это эта кухня, – я обвела рукой вокруг себя. Не спорю – уже не мало, – горькая усмешка. – За нее, кстати, здорово получила от Доброхотовой.

– Эта которая Ангелина? Ваш главный конкурент?

– Ну да. Она-то начинала на весьма скромной кухоньке. Пять квадратных метров, гарнитур – без слез не взглянешь, допотопный миксер. И аудиторию привлекли не роскошь и богатство – камень в мой огород, – а исключительно ее кулинарные таланты.

– Но, во-первых, согласись, было бы странно, если бы я пошла тем же путем и арендовала убитую жилплощадь для съемок. Какая была, на той и снимали. А во-вторых, Ангелина затеяла свой бизнес на десять лет раньше меня. Во времена никакой конкуренции и непритязательной публики. Сейчас, когда каждая домохозяйка может снять себя на телефон и выложить ролик в сеть. Когда практически у каждой есть кухонная машина и индукционная плита, съемки в «бомжатнике» зрителей не вдохновляют, будь рецепт хоть трижды уникальным и интересным. Ну, да бог с ней, с Доброхотовой. Ее понять можно – до меня она безраздельно царила в русскоязычном пространстве кулинарного интернета, а сейчас наш трафик вовсю ее бьет. Хотя случаются и у нее удачи – врать не буду. Ноздря к ноздре идем обычно. Конечно, не в одной кухне дело. Не последнюю роль сыграла и хейтерская волна, поднятая смертью Влада. Его безутешная мать немало сделала для моей популярности. Думаю, предупреди ее кто-то заранее об этом, сидела бы мышью. Хотя… Вряд ли… Она от каналов неплохие деньги получает за свой давно пропавший нафталином эксклюзив. Опять же внимание к ней. Для эгоцентриков – настоящий наркотик.

– Сын, что же, ничего ей не оставил?

Я пожала плечами.

– Копейки какие-то. Считай, что нет. Он мать не сильно любил. Хотя кого он вообще любил? Влад в принципе не способен на это чувство. Да и обид на родительницу у него скопился вагон и маленькая тележка. Она-то, конечно, потом во всем меня обвинила – дескать, околдовала мальчика, задурила голову, заставила забыть о сыновьем долге, внушила неприязнь, а то и вовсе завещание подделала. На чужой роток не накинешь платок. Но деньги у нее были – при жизни Влад, не знаю уж, чтобы отвязалась, что ли, случалось, щедро ее одаривал. Она потом эти сбережения на суды со мной спустила.

Но моя совесть чиста. Один-единственный раз я таки пошла на обман. Арестуйте меня, господин полицейский, – невеселый смех, – выкроила денег и отправила бывшей свекрови. От имени сына. Наняла какого-то актера, сыгравшего роль адвоката. Мол, Влад ему перед смертью, предчувствуя скорую гибель, оставил поручение. Только мне этот благородный поступок в итоге боком вышел – теперь эта милая женщина еще больше укрепилась в своем мнении и щедро делится им с публикой. Мол, запуганный Владик был вынужден прятаться и оказывать матери помощь тайно.

– Почему ты не расскажешь правду?

Я пожала плечами:

– А зачем? Что это изменит? Да и честно, жалко ее по-человечески. Пусть уж живет. Но я отвлеклась же, да?

– Есть немного.

– Впрочем, уже почти все тебе и рассказала. Короче, когда я начала делать свой канал, сразу решила – ни копейки Владовых денег не вложу. И до сих пор следую этому принципу. Конечно, Доброхотова права о наличии у меня первоначальной форы – сегодня новички кредиты берут: на студию, камеру, оператора. Мне повезло – и техника была лучшая сразу, и студия не требовалась поначалу, и к качеству съемки в те годы не предъявлялись такие требования, как теперь. Вполне можно было поставить камеру на треногу и обойтись своими силами. Неискушенные зрители оставались довольны. Не то что теперь – роликами на телефон домохозяек не заманишь. А тогда мне удалось, не вкладывая живых денег, подняться. И впредь не собираюсь трогать деньги мужа. Потому и рву так жилы, оттого и расстраиваюсь, что сделка с арабами сорвалась.

– Слушай, вот никогда бы не подумал, что такие страсти кипят. Ну, о чем речь – пирожные да тортики.

– Только очень дорогие. Это бизнес, друг мой Макс, причем очень прибыльный, если с умом подойти. Не нефтяной, конечно, и не наркотический – врать не буду, но вполне солидный и невероятно конкурентный.

– И что? Даже убить из-за него могут?

– Ну, нет, – я рассмеялась, – подожди, колбаски достану, а то переварятся. Так, – шумовка нырнула в бурлящую воду и подцепила первую. Дождалась, пока вода перестанет капать, и отпустила пленницу в уже хорошо разогретое масло. То возмущенно фыркнуло и непременно обожгло меня, если бы не защитный экран, который я держала наготове. Маслу это не понравилось. Оно вскипело: шипело, скворчало, рвалось наружу. Аккуратно приоткрыв сетчатую крышку, закинула ему еще пару колбасок. Встретили их недружелюбно – обдали жаром, принялись румянить бока.